— Да! Но на Земле! Чувствуешь разницу? Тут всё иначе. Я не могу задыхаться под тобой, когда Лоцман нас видит. А он видит, я чувствую. И не хочу, чтобы нас видели из библиотеки, из центра синтеза, из лабораторных отсеков Главного купола. Я не знала, что на Марсе всё будет так.
— Но я же говорил, что на Марсе всё открыто! — возмутился Севр.— Здесь все должны видеть друг друга. Чтобы вовремя помочь, если это понадобится. Так легче придти на помощь.
— В любви?
— Что будет с нами, когда мы вернемся? — Лейя зажала руками уши, будто это могло заглушить шелестящий в её сознании голос.
— Мы вернёмся и всё снова будет как прежде.
— Так не бывает,— она чуть не заплакала.— Мы уже никогда не будем как прежде.
— Не пугай меня,— Севр злился.— Я слишком много заплатил за эту прогулку.
— Не повторяй! — закричала она.— Я больше не хочу слышать об этом!
Тёмный канал.
Розоватое нежное небо.
Розоватое от тончайшей ледяной пыли, никогда не оседающей на камни планеты.
Гигантская голая вершина вулкана Олимп казалась отсюда пепельной. На огромной высоте давления не хватает для того, чтобы, как иней, осадить углекислоту на чёрные базальтовые откосы.
5
Лейя молча смотрела на Лоцмана.
Старик медленно повернул голову и она, наконец, разглядела его лицо, искаженное подобием улыбки. Вечный Лоцман действительно казался стариком, но никто не сказал бы, сколько ему лет. Огромные глаза мерцали. Они казались бездонными. Галактики бесконечных взрывов, бесконечность развития, сияющее облако, бесконечно расширяющееся. Может, он читает меня как музыкальную книгу?
От этой мысли Лейе стало неловко.
Она хотела выйти на берег и увидеть настоящую воду. Она хотела услышать настоящую скрипку. Неужели ничего этого нельзя? Неужели жизнь на Марсе обошлась без скрипок?
Почему мёртвые моря выглядят так ужасно?