На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

Фрэд Маннистер бросился к нему и подхватил на руки упавшего без чувств старика.

Спустя несколько дней молодая элегантная барышня, наследница Рокфеллера, Карнеджи или Мак-Кор- мика, подкатила в автомобиле к вокзалу в Оливе. Ее сопровождал молодой человек; они оба сели в поезд, шедший в штат Миннесоту.

В Оливе ходили возбужденные толки о том, что одна из богатейших наследниц Америки сбежала с каким-то молодым человеком, потому что родители не разрешили ей вступить с ним в брак, так как он стоял ниже ее по общественному положению. Обыватели городка удивлялись тому, что этот сенсационный факт не попал в печать. Впрочем, Рокфеллеры, Карнеджи или Мак-Кормики были, разумеется, достаточны сильны, чтобы заткнуть рот печати.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Господа Лэй и Беннет прогоняют своего повара к черту

На большом заводе на Адском острове царило необычайное возбуждение. Что-то взбудоражило этих тупых, безнадежно равнодушных людей. В их потухших глазах горел сдержанный гнев, в их голосе звучало недовольство, их, обычно усердные, руки вяло обслуживали машины. Раздраженные и озабоченные надзиратели все чаще видели, как в перерывах рабочие собираются небольшими группами. Группировались рабочие по преимуществу вокруг Билля Уотера и Ларри Смита.

Было еще одно странное обстоятельство: люди, приехавшие с последней партией, постоянно хворали, так что в приемные часы у доктора Давида Блэка всегда бывало много народу. Это было тем более непонятно, что доктор, по-видимому, обращался с пациентами крайне грубо, проявляя по отношению к ним исключительное высокомерие. Так по крайней мере докладывали по начальству шпики господ Лэя и Беннета. Жаловался всем и негр Моисей на грубое и оскорбительное отношение нового хозяина.

Однажды вечером Блэк сидел с Лэем и Беннетом в белой вилле. Лэй праздновал день своего рождения. Изысканные вина и водки не преминули оказать соответствующее действие на Беннета; полчаса уже он лежал как бревно на диване и храпел. Лэй тоже был совершенно пьян, но у него это проявлялось иначе: молчаливый, сумрачный человек стал разговорчивым и доверчиво общительным. Трезвым оставался только Давид Блэк; он с напряженным вниманием прислушивался к словам Лэя.

— Ав конце концов это собачья жизнь! — сказал последний, залпом выпивая только что налитый ему Блэком стакан.

— Почему же, — возразил Блэк — я нахожу, что на этом острове недурно живется.

— Вы здесь только месяц, а я вкушаю это удовольствие уже целых пять лет. Вы думаете, что очень весело постоянно жить среди полусумасшедших?

— Странное воздействие климата, — задумчиво заметил Давид Блэк.

— Климата? — Лэй грубо засмеялся. — Неужели вы верите этой чепухе, Блэк?

Последний изобразил на лице удивление.

— Беннет мне говорил…

— Беннет? Да мы называем это климатом. — Он снова засмеялся. — Замечательно только, что климат этот оказывает воздействие исключительно в стенах фабрики.

Блэк молчал, ожидая дальнейших излияний пьяного.

— И когда я подумаю о «старике», который каждое воскресенье ходит в церковь, открывает детские приюты… вы имеете представление, сколько человеческих жизней у него на совести? Два года выдерживают здесь люди, самое большее два года. Потом они либо умирают, либо попадают на другой остров…Я не потому говорю, что жалею этих людей, — я ненавижу пролетариев, — но я впадаю в бешенство, когда думаю о старике… Он ведет роскошную и спокойную жизнь, а я… но в конечном итоге на моей совести нет убийства…

— Но? — неопределенно спросил Блэк.

— Я был секретарем у старика, а Беннет его уполномоченным, — сказал Лэй. Потом он словно внезапно очнулся и раздраженно крикнул:

— Это вас нисколько не касается, Блэк! Как вы смеете задавать подобные нескромные вопросы?