— Нас отравили! Без всякого сомнения отравили! — возмущенно кричал Лэй.
Лицо Давида Блэка стало сосредоточенно важно.
— У вас обоих очень серьезная болезнь, вызванная тропическим климатом, — сказал он. — Тем не менее я надеюсь выходить вас! Прежде всего нужен абсолютный покой! Всякое движение опасно для жизни.
— У меня ведь нет вовсе жара, — запротестовал Беннет.
Врач сострадательно взглянул на него.
— У вас «холодная лихорадка», мой бедный друг; это симптом morbus infern alis». Я сейчас приготовлю вам лекарство. Он вышел в соседнюю комнату, и больные со страхом прислушивались к звону стаканов.
Давид Блэк вернулся и поднес каждому из них по маленькому стаканчику, наполненному бесцветной жидкостью.
— Послушайте, да ведь это же вода! — подозрительно проворчал Лэй.
— Мой бедный Лэй! — испуганно воскликнул врач, — неужели вы так скверно чувствуете себя, что потеряли чувство вкуса?
Лэй в страхе умолк.
— Я останусь здесь на всю ночь, чтобы непрерывно следить за вами, — сказал, готовый на самопожертвование, врач. — Но ради бога, не шевелитесь! Всякое резкое движение грозит смертью.
Оба пациента с неподвижностью бревен лежали каждый в своей постели и едва осмеливались дышать.
Давид Блэк тем временем стремительно взобрался на плоскую крышу, где в закрытой кабинке находился аппарат беспроволочного телеграфа. Врач был не менее бледен, чем его пациенты. Все, все зависело от успеха этой попытки: жизнь и рассудок несчастных обитателей острова, их спасение, а также и его собственная жизнь.
Этот человек, изучавший очевидно решительно все науки и ремесла, умел обращаться и с беспроволочным телеграфом.
В темную тропическую ночь понесся зов о помощи, по морю, по суше, все дальше и дальше. Мучительные сомнения терзали человека, сидевшего у аппарата: что если Бенсона там нет? Если он не услышит его зова? Что тогда? Кто знает, когда еще раз представится такой благоприятный случай!.. И снова таинственная сила природы, — покорное человеку электричество — понесла в пространство зов о помощи.
Врач каждый час заходил к больным, сидел над ними с нахмуренным и озабоченным лицом, приносил лекарства и убеждал ни в коем случае не шевелиться. Затем он снова стремительно бежал на крышу.
Настал сияющий золотистый день. Под ярким светом солнца сверкали цветы разнообразнейшей окраски, порхали пестрые бабочки, напоминая своим видом крылатые цветы. Однако бледный человек на крыше не замечал этого очарования. Со стиснутыми зубами и искаженным лицом он прирос, казалось, к аппарату, который молчал, все молчал.
Оба пациента заснули свинцовым сном.
Наступил знойный полдень. Безжалостно пекло тропическое солнце. На крыше царила невыносимая жара. У Давида Блэка темнело в глазах, но аппарат все еще молчал, упорно, невозмутимо молчал.
С моря повеяло вечерней прохладой; разлитые во всей природе ароматы стали крепче. Начинало темнеть. Давид Блэк, скорчившись, сидел у аппарата; каждый нерв его был напряжен до последней степени. Перед глазами, кружась, носились красные звезды, в ушах стоял такой шум, словно море выступило из берегов и билось о стены белой виллы. И все еще ничего. Ничего! Ничего!
ebooksa