Он смотрел на нее пытливо. Нет, по-видимому, не портрет так сильно ее взволновал. Что ж в таком случае? В продолжение нескольких секунд, непосредственно предшествовавших обмороку, она производила впечатление насмерть перепуганного, не владеющего собой и беспомощного человека. Но что именно могло вызвать этот внезапный, беспричинный ужас? Осторожно, стараясь не волновать ее, он начал допытываться.
— Ты знаешь моего отца? — спросил он.
Она секунду подумала и отвечала:
— Нет, это лицо мне совершенно незнакомо.
— Оно тебе никого не напоминает?
Она помолчала, припоминая, затем сказала совершенно равнодушно:
— Мюриэль Брайс.
Гарвей остолбенел.
— Как пришло тебе в голову это имя?
Она растерялась.
— Я сама не знаю. Когда я рассматривала этот портрет, в моей голове вдруг прозвучало имя: «Мюриэль Брайс».
— Не думай больше об этом, дорогая. Пойдем, пройдемся по лесу, оставь книги.
— Да, да! Не знаю почему, но мне становится тяжело на сердце, когда я рассматриваю такие ученые книги. Они мне представляются страшными загадками; кто знает, — она слегка вздрогнула, — что они скрывают в себе.
* * *
Том Барнэби казался крайне обрадованным, когда увидел Самуила Каценштейна.
— Слава богу, что ты пришел, — сказал он. — Мне было так жутко одному.
— Почему?
— Внизу, в подвале под покойницкой, что-то неладно. — Он потянулся за бутылкой и отхлебнул. — Вот уже несколько дней, как оттуда слышится стон и плач, — туда забрался нечистый дух.
— Глупости!
— Послушай сам.