Она не ожидает того, что принес в ответ Тарац: вот уже почти два последних десятилетия он знал об этих вторжениях – по слухам, намекам и замятым сообщениям. Знал – и вел тайную карту, и создал сеть шпионов и информаторов, чтобы эту карту пополнять. Капитан, прибывший к Ончу, затем заглянул в кабинет Дарца Тараца.
Ончу злится. Но это бесполезная злость – нет времени ее раздувать, ведь Тарац продолжает, изливает признания, словно сбрасывает камень с плеч после многочасового подъема: среди созвездия его планов на Искандра Агавна, столько лет назад отправленного на службу в Тейкскалаан, был и план подготовки к альянсу, чтобы, когда настанет время, уговорить одну империю – такую же человеческую, как станционники, но намного ненасытнее – броситься с раскрытой пастью в зев империи куда больше и куда чужеродней. Чтобы там эту империю и сожрали – точно так же, как она сама пожирала столь многих и столь долго.
– Ты делаешь из нас
– Не
Ончу воображает себе образ мышления Тараца: должно быть, он видит в Тейкскалаане волну, что-то такое, что нахлынет и отступит, оставив океан прежним. Однажды она видела океан. Видела, что делает
Тарац же думает не о волнах. Он думает о тяжести: о том, что он изо всех сил давит на весы галактики, сдвигая равновесие всего чуть-чуть. Не более, чем сдвинет один человек, который отправится в Тейкскалаан и полюбит его всем сердцем и разумом, и соблазнит так же, как соблазнился сам: и тем самым приведет к гибели.
– Чего ты
– Конца, – говорит Дарц Тарац, уже немало постаревший, пока без конца налегал на весы. – Конца империй. Чтобы неостановимая сила столкнулась с несдвигаемым объектом и сломалась.
Ончу шипит сквозь зубы.
Глава 17
Патриций третьего класса Одиннадцать Ель скоропостижно скончался после болезни.
Патриций третьего класса Одиннадцать Ель, отважно служивший империи в Двадцать Шестом легионе под командованием яотлека Один Молния, умер вчера после быстротекущей болезни, сообщает его ближайший генетический родственник – сорокапроцентный клон Один Ель, к которому наш репортер обратился за комментарием на место его службы в Северо-Восточном отделе Центрального транспортного ведомства. «Смерть моего генетического предка застала всех врасплох, – сказал Один Ель, – и теперь я пройду множество анализов, чтобы определить, не ношу ли и я генетические маркеры, ведущие к инфаркту…»
На подходе к нашему сектору замечены тейкскалаанские суда – запрашиваем приказ – перехват невозможен из-за их высокого числа – на марше как минимум легион…
Очнулась Махит в тусклом свете, в зудящем уюте от грубой ткани под руками и щекой, и с самой страшной головной болью в ее жизни. Рот как будто превратился в грязную пустыню – не сглотнуть от сухости, гадкий привкус. Горло саднило от крика, а левая рука глухо ныла – почти так же, как после случая с ядовитым цветком, – и она
Пока что неплохо.
«Искандр?» – с опаской спросила она.
<Здравствуй, Махит>, – сказал Искандр устало. В основном голос принадлежал другому Искандру – послу Агавну: постарше, погрубее, чем у Искандра, которого она знала и потеряла.
В основном, но не до конца. Ее Искандр как будто все еще существовал где-то в промежутках и трещинах – пропал хранивший его имаго-аппарат, но сам он все же не слабее ее присутствовал в фантазиях воспоминаний и образов после удаления аппарата. Они вместе населяли одну нервную архитектуру и эндокринную систему чуть больше трех месяцев. Маловато для
Теперь это ее воспоминания. От мысли о них мутило, из-за удвоенной памяти кружилась голова – вот почему, решила она, добавка второй версии того же имаго, даже записанной позже, не самая лучшая идея и почему этого никогда не делали.
«Здравствуй, Искандр», – сумела подумать она, перебарывая тошноту. Уголки рта растянулись в широкую улыбку – его улыбку, – и она укорила его, мягко (им придется столько всего