Гайдзин

Марлоу отдал честь и просиял:

– Пожалуйста, вы оба – желанные гости на моем корабле. Вы позволите? – Он подал Анжелике руку, слабея от ее ослепительной улыбки и покроя амазонки, подчеркивавшей ее фигуру, и проводил их на капитанский мостик перед трубой. Здесь он подождал, пока Малкольм устроится в морском кресле.

– Снимаемся с якоря, мистер Ллойд, – обратился он к своему первому помощнику Дэвиду Ллойду. – Четверть румба и так держать!

«Жемчужина» тронулась со стоянки на паровом ходу.

– Как только выйдем из бухты, мы прибавим скорость, – сказал Марлоу. – Адмирал приказал нам провести мореходные испытания под паром в виду флагмана.

Счастливое настроение вмиг покинуло Струана.

– В виду флагмана? Так мы не собираемся выходить в открытое море, где не видно берега?

Марлоу рассмеялся:

– Полагаю, адмирал любит держать своих «детей» на коротком поводке. Это будет весело и интересно, я обещаю.

«Значит, мы на борту, но не за тем, что мне нужно, – думал Струан. – Этот ублюдок настоящий садист! И будь адмирал сейчас с нами на корабле, я уверен, что пристрелил бы его с полным удовольствием. Ну, может быть, и не пристрелил бы, но я бы хотел, чтобы этот сукин сын получил по заслугам. Он еще пожалеет, что не помог мне. Когда я вернусь, я все разверну по-старому и буду такой колючкой в его медвежьем носу, что он меня не скоро забудет.

А пока что же мне делать?»

Все были так заняты, что Марлоу и Анжелика не заметили отчаяния, которое он пытался скрыть. Фрегат осторожно пробирался сквозь флот, и немало матросов и офицеров на других кораблях заметили Анжелику, а некоторые из них еще и то, как прекрасно управлялась «Жемчужина». На французском флагмане, двадцатипушечном колесном пароходе, с которым они прошли совсем рядом, матросы засвистели и замахали руками, заставив ужаснуться британских офицеров.

«Боже милостивый, – подумал Марлоу, – до чего же, черт побери, у них отвратительные манеры и ужасная дисциплина!» И все равно он благожелательно смотрел, как Анжелика помахала рукой в ответ под гром криков, свиста и улюлюканий.

Чтобы отвлечь ее, Марлоу сказал:

– Мы собираемся провести испытания на скорость, Анжелика, сначала с паровым двигателем, потом под парусами. Нужно дать полную нагрузку на новую мачту, проверить ее. Вы, наверное, не помните, но мы потеряли грот-мачту во время урагана. Видите ли… – Он продолжал говорить, объясняя то и это, отвечая на любой вопрос, который она считала себя обязанной задать.

Сама она лишь притворялась, что ей это интересно. На самом деле она предпочла бы просто помолчать, почувствовать, как морской ветер играет ее волосами теперь, когда она сняла шляпку. Она купалась в этом новом ощущении свободы и хотела, чтобы ветер как метлой смел неистребимую вонь Иокогамы, которая настолько вошла в их жизнь здесь и в Гонконге, что ее почти перестали замечать, хотела устремить взгляд вперед и помечтать о Ла-Манше, голубом море и родном береге, таком красивом, отправиться домой. «Мы, французы, так скучаем по своей стране, а вот англичане, похоже, способны всюду чувствовать себя как дома, и Англия им на самом деле не нужна, не так, как нам Франция…»

– Мы ляжем в дрейф в полдень, – говорил Марлоу, такой довольный тем, что он капитан «Жемчужины», – и я приготовил легкий обед в моей каюте, и там есть койка, если вы пожелаете отдохнуть после…

Утро прошло прекрасно. Каждые полчаса корабельный колокол отзванивал поворот, и даже Малкольм забыл о своем отчаянии, когда корабль несся из одного конца залива в другой, разворачивался и снова устремлялся вперед и опять поворачивал.

– Еще момент, и мы остановим машину, и вот тогда уже будет «Поднять все паруса!», – сообщил Марлоу.

– Мне гораздо больше нравится парус, – сказала она, – шум машины так отвлекает, и никуда от него не скроешься. Идти под парусами гораздо приятнее, ты не согласен, Малкольм, chéri?