Гайдзин

– Лучше поклянитесь жизнью сына.

– Клянусь жизнью своего сына.

– Во-вторых, вы станете образцом для дам нашего Мира, спокойной, послушной и достойной доверия.

– Клянусь своей жизнью и жизнью моего сына.

– В-третьих… третье может подождать, пока мы не узнаем, согласится ли моя сестра предоставить убежище той женщине, которую я вижу перед собой.

Третье условие касалось денег: как они будут поделены между двумя мамами-сан. Этот вопрос был разрешен удовлетворительно. Она договорилась о деньгах со своей соседкой, которая присматривала за ее сыном и которую она тайно посещала каждые две недели утром того дня, когда у нее не было клиентов; ложь, которую она придумала для Мэйкин, не была совсем ложью, ибо в ее сердце он уже был отдан родителям своего отца.

Вскоре, как когда-то, она стала популярна, но недостаточно. Выплаты парикмахеру стали постоянными, как и массажистке и торговцу кимоно. Денег никогда не оставалось столько, чтобы их можно было откладывать. К этому времени правда о ее сыне была уже известна обеим мамам-сан, которые, разумеется, приставили к ней человека, который следил за ней, куда бы она ни пошла. Они никогда не заговаривали с ней о сыне, но все понимали и сочувствовали ей. Потом, однажды, ее мама-сан послала за ней и рассказала ей о гайдзине, который заплатит достаточно, заплатит вперед, чтобы обеспечить будущее ее сыну; этих денег хватит, чтобы кормить мальчика два года, по меньшей мере два года, и еще останется довольно, чтобы обеспечить его безопасную доставку в любое место, куда она должна его отправить.

Она с жадностью ухватилась за это предложение.

После первой ужасной ночи она хотела покончить с собой, настолько по-зверски он обошелся с нею. Но сколько она ни плакала и ни умоляла, Райко осталась непреклонной и не дала своего разрешения, ибо заранее предупредила ее, что этого нельзя будет делать по крайней мере месяц. По счастью, у нее было два дня, чтобы прийти в себя и спланировать новую оборонительную тактику в отношениях между ними. Эта тактика покорила Зверя – именно так она думала о нем – и изменила его на время. Теперь он стал мягче и много плакал и требовал удовлетворения страсти всеми мыслимыми способами, но под смиренными и любезными манерами она по-прежнему чувствовала жестокость, которая подспудно клокотала в нем, как лава, готовая прорваться на поверхность.

В тихом красивом саду Хинодэ ждала, сплошной комок нервов. Едва он постучит в ворота с улицы, ее майко прибежит предупредить ее. Время у нее еще было, поэтому она села в позу лотоса для медитации, и ее разум растворился в дзен. Вскоре она была готова.

Совокупление со Зверем было терпимым. «Любопытно, как он отличается от нас, – подумала она, – сложен не так, как цивилизованный человек, чуть длиннее и толще, но совсем без той твердости и силы, которые присущи жителям Ниппона».

Он так отличается от Сина, гладкого, ласкового и такого сильного. Странно, в ее муже не было ничего от его предка-гайдзина, Андзин-сана, который два с половиной века назад принял имя Комода для своей второй семьи в Нагасаки – его первая семья жила в Иядзу, где он строил корабли для своего господина, сёгуна Торанаги.

«Хвала всем богам за него. Благодаря ему в свое время появился на свет мой Син, и он был рожден самураем, так же как и наш сын».

Она счастливо улыбнулась. Ее сын уже почти три недели был в пути; двое слуг, сопровождавших его, были надежными людьми. Они уносили с собой кредитное обязательство, выписанное в «Гёкояме» на имя матери Сина; этих денег должно было хватить почти на три года. Три года у ее сына будут еда и крыша над головой, как и у его дедушки с бабушкой.

«Я обо всем позаботилась, – с гордостью подумала она. – Я выполнила свой долг по отношению к нашему сыну, Син-сама. Я защитила твою честь. Все устроено. Даже последний вопрос Райко, перед тем как мы оговорили условия окончательного контракта со Зверем: „Последнее, Хинодэ, что я должна сделать с вашим телом?“ – „Выбросьте его на навозную кучу, мне все равно, Райко-сан, оно уже обесчещено. Оставьте его собакам“».

Книга четвертая

Глава 42

Иокогама. Вторник, 9 декабря

В предрассветных сумерках катер Струана отвалил от фрегата «Жемчужина» и на всех парах полетел к их причалу. Волны за его кормой были чистыми, он несся на полной скорости, дым из трубы лихо уходил вкось. Ветер был свежий, дул с берега, небо обложили облака, но к полудню оно должно было очиститься.

Бинокль боцмана был наведен на окна Струана. В них горел свет, но он не мог определить, у себя Струан или нет. Тут мотор кашлянул и заглох. Боцману показалось, что содержимое его мошонки подпрыгнуло и застряло у него в горле, все на катере перестали дышать. Через несколько секунд мотор заработал снова, но опять закашлял, потом заурчал, но теперь звук у него был какой-то хромой.