Гайдзин

– Черт подери, он так осторожно выразил это, старина: оказать ее, если я пожелаю. Бог мой, старина, это значит сунуть голову прямо в петлю на старушке нок-рее, – сказал Марлоу. Слова обгоняли его мысли, он уже предвидел всевозможные беды, которые обрушатся в будущем на его голову. – Вы не знаете Кеттерера, как его знаю я, боже, нет, любого старшего офицера, если уж на то пошло! Если я сейчас сделаю неправильный выбор, он меня подвесит за… и моя карьера полетит к чертям собачьим… – Он остановился, чтобы перевести дух, покачал головой и продолжал смущенно: – Я никак не могу этого сделать, никак не…

– Но почему же? Вы не одобряете нас?

– Конечно одобряю, господи, конечно, но ваша мать не одобряет, то есть я хочу сказать, она говорит вашему браку «нет», и у сэра Уильяма в этом пироге свой палец торчит, Церковь вас не венчает, другие капитаны тоже, и, черт меня подери, по закону вы оба несовершеннолетние, поэтому, если бы я обвенчал вас, это все равно было бы недействительно, а она… черт, вы младший член семьи, и она тоже… я просто не могу так рисковать… – Внезапная мысль, и он посмотрел в сторону берега. – Не раньше, чем я просигналю Кеттереру. Я попрошу разрешения.

– Если вы сделаете это, вы навсегда потеряете перед ним лицо. Если бы он хотел, чтобы вы так поступили, он бы так и сказал.

Марлоу впился в него испепеляющим взглядом. Он перечитал послание адмирала и простонал. Струан был прав. Его будущее тоже лежало на чаше весов. Господь Милосердный, и зачем только я пригласил их сюда! Первым, что он запомнил в своей жизни из напутствий отца, было: «На флоте ты управляешь кораблем по правилам, по уставу, до последней буквы, черт подери, если только ты не чертов Нельсон, а за всю историю он был один такой!»

– Извините, старина, нет.

– Вы наша последняя надежда. Теперь наша единственная надежда.

– Извините, нет.

Струан вздохнул и расправил плечи, решив пойти с козырного туза.

– Эйнджел! – крикнул он.

Она услышала его со второго раза, вернулась вместе с Ллойдом и встала рядом с ним.

– Эйнджел, как бы ты посмотрела на то, чтобы пожениться сегодня, прямо сейчас? – спросил он, глядя на нее с огромной любовью. – Джон Марлоу может провести церемонию, если захочет. Что скажешь?

Восторженное изумление охватило ее, и она не слышала, как Марлоу начал говорить, что, к своему глубокому сожалению, он не может, но ему закрыла рот та страстность, с которой она обняла и поцеловала его, потом Струана, потом опять его.

– О да, о да!.. Джон, как чудесно, вы ведь согласитесь, не правда ли, о, спасибо вам, спасибо, как это замечательно, пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, – умоляла она, приникая к нему с доверчивостью, перед которой невозможно было устоять.

И он услышал свой голос:

– Да, конечно, почему же нет, буду рад, – произнеся роковой приговор себе так сдержанно, как только мог, хотя изнутри был разгорячен больше, чем когда-либо, и по-прежнему намеревался ответить отказом.

Рулевой скрепил договор радостным воплем:

– Трижды ура капитану Марлоу, у нас на борту свадьба!

Обед превратился в шумный и веселый предсвадебный пир: всего два-три бокала вина, только чтобы попробовать и убедиться в его редких качествах, и не слишком много еды, остальное отложили на потом – все трое были взволнованы, возбуждены, всем не терпелось начать. Приняв решение, Марлоу тут же направил корабль в открытое море на всех парусах и стал их самым энергичным сторонником; ему хотелось, чтобы церемония запомнилась и была безупречной во всем.

Однако, прежде чем произнести добрачный тост в конце обеда, он сказал с серьезным видом: