Франческа

Я спросила, что она имеет против.

— Просто не понимаю, с какой целью, — ответила мама и посмотрела на папу. — А ты понимаешь?

Папа тоже не понимал.

— Разве у всего должна быть цель? — спросила я. — Просто меня это успокаивает.

— Поначалу я испугался, что ты снова решила вытащить на свет божий кошку, — сказал папа. — Никогда не забуду, как ты ее, бедняжку, выкопала.

— Некоторые вещи никогда не забываются, — ответила я.

— Что-то в этом есть неприятное, — сказала мама. — Совсем неприятное.

Позднее в тот же день мама спросила меня, не хочу ли я поехать с ней в поселок и сходить в кондитерскую. Я подумала, что мама позабыла все неудачные попытки вывести меня в свет. Иногда, когда я была помладше, она брала меня с собой на чашечку кофе с подругами и их детьми, но, поскольку я не всегда отвечала на прямое обращение и слишком часто облизывала губы (почему я не использую бальзам для губ, как Сесилия?), то в конце концов она бросила это дело и стала брать с собой только мою сестру. Ничего странного, пожалуй, в том, что мама предпочитала в таких ситуациях общество Сесилии, — Сесилия задавала уместные вопросы и смеялась в нужных местах. Сесилия никогда не перебивала и не проливала соус на скатерть. Но сейчас мама, по всей видимости, решилась на новую попытку.

Мама припарковала машину у продуктового магазина. Когда мы пересекали площадь, нас окликнул человек, продававший лотерейные билеты. Он сидел на своем обычном месте возле магазина «Ика» и кричал: «Подходите! Покупайте лотерейные биле-е-еты!»

Я предложила маме купить у него несколько штук, но мама прошептала в ответ, что он наверняка не в себе и она не хочет к нему приближаться.

Когда мы вошли в кондитерскую, над дверью прозвонил старинный колокольчик. Каждый раз, когда мы приходили туда, мама пренебрежительно отзывалась об обстановке — говорила, что все словно бы так и осталось с пятидесятых годов. Наверняка так и было, но, в отличие от мамы, я считала, что разрозненная темно-коричневая деревянная мебель, старинный музыкальный автомат и шторы в мелкий цветочек придают этому месту особое очарование. К тому же пирожные здесь пекли потрясающе вкусные. Мама считала, что это из-за масла — здесь во все кладут куда больше масла, ибо в провинции больше заботятся о вкусе, чем о фигуре.

Мама заказала чашечку кофе без всего. Я взяла булочку с ванильным кремом, пирожное «картошка» и лимонад «Поммак». За одним из столиков сидело несколько мужчин в синей рабочей одежде. Все они были покрыты слоем красной пыли.

— Почему они красные? — спросила я маму, кивая в сторону их стола.

— Не так громко, Фран, — проговорила мама сквозь зубы. — Плавильный завод, — прошептала она.

— А что это красное? — спросила я вслух.

— Железо, — хриплым голосом ответил один из людей в синем. — Окисленная железная руда. Она становится красной, когда окисляется, и эта дрянь оседает на всем.

Я вежливо поблагодарила его за информацию.

Мама закрыла глаза и долго сидела так. Потом собралась с силами и спросила, как я себя чувствую — не лучше ли мне?

Я откусила большой кусок булочки, не обтирая прилипший вокруг рта сахар, хотя мама жестами показывала мне, чтобы я вытерлась.

— Я чувствую себя великолепно.