«Что было, то прошло», — одернула она себя. — «И вообще, он ненастоящий. Не дай им манипулировать тобой!»
— Ты мне не отец.
Отец подошел ближе, и в нос ударил тот странный запах, что сопровождал его последние годы. Катрин называла его «запахом избитого лица».
— Как у тебя язык-то поворачивается такое сказать, маленькая блядь? Думаешь, сбежала с богатеньким, и сразу в дамки?
Катрин задрожала от негодования, и отец схватил ее рукой за горло. Весь вид его выражал торжество.
— Я ж тебя за все годы рукой не тронул. А ты — такая неблагодарная свинья.
— Ложь, — прохрипела девушка.
— Имя себе переделала, видать, от семьи откреститься захотела? Ну ниче-ниче, мы тут восстановим справедливость.
Отец вынул из кармана перочинный ножик, рывком повернул лицо Катрин к слабому источнику света — откуда-то сверху свесилась обычная лампочка Ильича на проводе — и провел ножом по ее щеке. Девушка вскрикнула, безуспешно пытаясь вырваться. Она даже умудрилась ударить обидчику ботинком между ног, но тотдаже не поморщился. Оля стояла поодаль, злобно ухмыляясь.
— Он всем напомнит, как тебя звать, — сказала сестра. — Напишет твое имя на лице, Катька.
— Да, ты просто Катька из Энска, а не та мадам, которой ты себя мнишь. Ты бездарная девка, которая погубила свою сестру, — отец провел еще две черты. — Она ж была моей надеждой, умницей, рисовать умела, на танцы ходила, не то что ты! Лучше б она тебя утопила, а не ты ее. Я б ей только спасибо сказал, что избавила от лишнего рта.
Катрин задыхалась. Слова отца душили сильнее, чем его руки.
— Ложь, — снова смогла прохрипеть она.
— Чего? — удивился отец. — Может, сначала язык тебе отрезать, чтоб не спорила?
«Бесконечная рефлексия», — вспомнился ей голос Максима.
«Максим прав», — подумала Катрин. — «Я сижу в своих страданиях, как в болоте. И вот-вот утону».
Рука отца стала будто бы слабее.
— Да, она погибла, — проговорила Катрин, все еще дрожа. Она повернулась к сестре, поскольку именно та, на ее взгляд, правила балом. — Мне очень жаль, потому что она была
И руки отца отпустили ее. Катрин рухнула на землю.
— Тебя я тоже отпускаю, — сказала она миражу отца. — Я все еще презираю тебя, ты меня, видимо, тоже; но ты больше не влияешь на мою жизнь. Ты не можешь схватить меня за горло или за руку. Ты остался не только в другом городе, но и в другом времени. А оно давно утекло.