Никта

Стефан осторожно приоткрыл подъездную дверь, и его тут же чуть не сбили с ног грозным «Дай пройти!». Чье-то тучное тело оттеснило его в сторону, вдавив в стену. Через несколько секунд он снова был свободен, но жизнь уже пронеслась перед глазами. Какая глупая была бы смерть — раздавлен толстяком о грязную стену. Куда хуже, чем быть убитым куском штукатурки, спланировавшим с потолка в темечко.

Бледного человека на улице не было.

— Конечно, стоило мне действительно захотеть тебя увидеть, и ты исчез! Вот я и нашел средство против вашего брата!

И Стефан отправился за машиной, которую и нашел в целости и сохранности. Уже дотянувшись рукой до дверцы своего шевроле, он вспомнил, что обещал пока не соваться в этот район.

Ну и ладно. Ничего же не случилось.

Он пристегнулся, надавил на газ…

…Страшный, нечеловеческий визг!

Катрин

Иногда ей казалось, что Максим никогда, ни при каких обстоятельствах не будет доволен тем, что она сделает. Стоит допустить хоть малейшее отклонение от его ожиданий, и тут же превращаешься во врага народа. Так и сегодня.

— Что за дурацкая шляпа? — воскликнул он, ткнув в головной убор, что глиняная статуя держала в своих лапах. — Где ты видела в природе, чтобы кошки так делали?

— При чем тут природа? Это же статуя, людям для смеха.

— Людям для смеха! Люди сюда есть приходят, а не смеяться! Как можно быть такой несерьезной?

— Ну, если ты мечтаешь воссоздать тут армейскую столовку, то, пожалуй, эта статуя и вправду не подойдет.

— Я что тебе в журнале показывал? Нормальных кошек, без всяких шляп и козырьков. А ты что купила?

Катрин поняла, что спорить бесполезно, и начала представлять, как между ней и мужем выстраивается кирпичная стена, о которую разбиваются его слова. Вряд ли мужу настолько не понравились привезенные статуи. Они уже давно не ругались; последний раз был две недели назад, когда она ночевала в забегаловке на заправке, так что Максиму не терпелось найти причину, чтобы лишний раз подавить ее. И вот причина нашлась. Ею могла стать не убранная на ночь со стола кружка с остывшим чаем, открытие кафе на минуту раньше или позже указанного на табличке времени — да что угодно. Но под руку подвернулись статуи.

— Скажи кому-нибудь, чтобы отнесли в кладовку, видеть не могу эти детские игрушки, сказал Максим. Катрин с унынием вспомнила того приятного джентльмена из «Креативных интерьеров». У того уж точно не должно быть привычки раздувать скандал для профилактики отношений.

Стены в комнате Катрин видела совсем уже черными, будто пропитанными смолью. Было ли то побочным эффектом ее настроения? Она бы не удивилась, если бы лицо мужа на глазах превратилось бы в чудовищную маску, как у монстров Оникса, но этого не происходило. Максим все еще выглядел, как нормальный человек. Катрин вообразила, что его нос превратился в пятак, а во рту выросли кабаньи клыки. Это ее немного позабавило.

— А еще лучше — узнай, не поздно ли их еще вернуть. А это что? — Максим развернул плотную бумагу, в которую была упакована пасторальная картина, посмотрел ее на свет. — Ну и сколько стоит этот Рембрандт?

— Рембрандт таких картин не писал. Это Лео-Лео.

— Хуо-Хуо! Тоже верни туда, где купила. Нарисовано ничего так, а художника звать как телепузика. Такого у нас висеть не будет.

Он сунул картину в руки жене и пошел делиться хорошим настроением с работниками кафе. Когда дверь закрылась за ним, печальная потерянность Катрин сменилась злостью. Сколько может этот человек воображать, что ему позволено насиловать чужие мозги, когда ему захочется? Она имеет такое же право сделать это с ним. Но она не будет. Она не видит никакого удовольствия в том, чтобы бесконечно кого-то пилить. Да и в ограниченных количествах — тоже.