– Чего-то в этом роде я и ждал, но все-таки надо было попытаться. Это твое последнее слово?
– Это мое единственное слово. Первое и последнее.
– Ну хорошо. Знаешь, я по пути в душевую заглянул, там не прибрано… Давай этим займемся. Нет, не бери книжку. Джелли что говорит? У младших командиров не бывает личного времени.
Он даже не шелохнулся. Только тихо спросил:
– Шпендлик, ты правда считаешь, что без этого никак? Сказал же: я против тебя ничего не имею.
– Похоже, что никак.
– Уверен, что получится?
– Уверен, что попробую.
– Но хорошо, давай сходим.
Мы прошли в душевую. Там оказался рядовой, но он сразу сообразил, что не нуждается в срочной помывке, и исчез. Я запер дверь.
– Шпендлик, ты ведь помнишь, что нам запрещается?
– А что такого? Убивать я не собираюсь.
– Годится. Мы не хотим, чтобы нас отстранили от высадки. Кости не ломаем, разве что случайно. Устраивает?
– Устраивает. Я только куртку сниму.
– Боишься кровью замарать? – Спрашивая, он стоял в расслабленной позе.
Когда я стаскивал куртку, Туз попытался ударить в колено. Не опасно – плоскостью стопы, к тому же ненапряженной.
Мимо. Я уже был ученый.
Если бы мы работали по-боевому, это продлилось бы пару мгновений. Больше и не нужно, чтобы прикончить, или вырубить, или хотя бы ослабить противника так, чтобы он не мог продолжать поединок. Но мы договорились не калечить друг друга. Оба были молоды, в отличной физической форме, прекрасно натренированы, привычны к боли. Туз был крупнее, а я, пожалуй, малость попроворнее. При таком раскладе можно драться долго, скучно и больно – пока тебя не оставят силы или пока ты не совершишь ошибку. Но мы были профессионалами. Мы не ошибались.
Расписывать подробности не буду – не стоят они того. В памяти ничего особенного не отложилось, а дневника я тогда не вел.
И вдруг я обнаружил, что лежу на спине и Туз брызгает водой мне на лицо. Увидев, что я очнулся, он поднял меня на ноги и прислонил к переборке.