Любомысл грустно усмехнулся. Если бы так просто можно победить все зло на земле, как это сделал Милован. Но… Умудренный жизнью мореход уже кое-что сообразил.
Вскоре огонь перестал гудеть, утих: вроде бы все прогорело. Довольный собой Милован направился к столу.
— Только ты знаешь что, Милован? — неожиданно сказал Любомысл. — Ты пока не очень-то надейся, что ты эти листы спалил. Не так уж легко все это делается! Думаю, и без тебя охотников такое сотворить находилось. Хотя, вряд ли: кувшин запечатан был.
— А что? — непонимающе спросил Милован. — Все! Готово! Небось один пепел в печи остался. И вообще, хватит загадками говорить, Любомысл!
Потом парень вдруг сообразил, что старик неспроста сразу отдал ему черный пергамент: наверное решил, что лучше уж сразу показать всем, что из этого выйдет, чем объяснять.
— Ты хочешь сказать, Любомысл… — начал он, и осекся.
— Да, Милован, не горит это, — невесело сказал Любомысл, — Не должно гореть. Слышал, как печь сразу загудела, будто там дров под завязку? Думаю, бог Огня уже имел с этим дело. Поди проверь. Там листы, ничего с ними не стало! Хотя, как бы мне хотелось ошибаться.
Милован подошел к печи, пошуровал средь угасающего пламени кочергой, и выдернул из устья целые и невредимые листы. С легким стуком пергамент упал на каменный пол. На листах даже не было ни единой подпалины. Милован, присев на корточки и послюнив палец, осторожно прикоснулся к свитку.
— Они даже не нагрелись, Любомысл, — изумленно сказал он. — Холодные!.. — Потом заглянул в печное устье: — А кувшина-то и в помине нет, выгорел весь.
— Как ты это понял, Любомысл, — тихо спросил Велислав. — Знал?
— Нет, не знал. Сначала предположил: знаете, бывает такое — как озарение на тебя находит. А потом кое-что из прочитанного начал понимать. Это даже уже не аласунская магия, это гораздо страшнее и старее. Это Вход в Мир Древних. Уничтожить его невозможно — этот вход… Вот я эти листы и решил к себе в суму спрятать. Пусть уж они у меня пока побудут, так спокойнее. А потом пусть более знающие чем я решат, что с ЭТИМ делать. Только, думаю, таких не найдется. Это не людское дело. Тут кто-то посильнее наших волхвов нужен. Это дело тех, кого мы чтим и кому поклоняемся.
Что сказал старик, дошло не сразу. Потом поняли — это дело богов, пусть они решают, как поступить с черным пергаментом. Только как Любомысл собрался передать им эти листы? Богов-то никто не видел. Это волхвы могут с ними беседовать, да советы у них спрашивать. А что простой человек может? Да ничего! Только если принести жертву. Что люди и делали. Или дать что-нибудь особо ценное наиболее почитаемому…
Прозор прокашлялся:
— Любомысл, ты конечно человек знающий и в грамоте весьма силен. Знаешь что, если сможешь — проясни нам все, до чего ты додумался. Мы тоже понять хотим. Кое-что до меня дошло, но не все. Поясни — если сможешь.
— Хорошо, — кивнул старик. — Постарайтесь понять. Хотя я и сам вроде бы все как через пень в колоду понимаю! Ну так вот: — Милован, когда пальцы складывал, сделал знак Киш: там аласунскими письменами так написано. Он разрушает все преграды и открывает врата Предельных Сфер. А призвал он Элигора — это красный человек с железной короной на голове. Хорошо, что заклинания произнесены не были. Там на пергаменте еще колдовские слова начертаны. Заклинания… Элигору подчиняются войны и раздоры.
— Слушай, Любомысл, — перебил Велислав, — а как же наши боги? Ведь то, с чем мы сейчас столкнулись… Ведь про это никто не слышал: про этих древних!
— Думаю, что наши боги — это как раз и есть Старшие Владыки, которые заперли Древних вне миров. В этой рукописи про них написано — про Старших Владык, в самом начале. Мы же не можем знать всего — не дано этого людям. Думаю, что маг при помощи этой рукописи призывал к себе Древних. А может, что и еще похуже хотел сотворить. Конечно, никто не знает, кто этот маг, что с ним стало, и откуда вообще он эти листы взял. Думаю, добром он не кончил. Но, то, что мы пока живем и даже вроде бы здравствуем — я имею в виду вообще всех живущих людей — говорит о том, что ворота в Другой Мир пока закрыты. До поры до времени. Ну и хорошо, — скупо улыбнулся Любомысл. — Я хочу спрятать этот пергамент так, чтобы его никто никогда не нашел. Думаю, уничтожить его невозможно и ни у кого это не получится. И попались они Борко не просто так. Он же сам сказал, его притягивал к себе кувшин, в котором листы лежали. Не Борко, так кто-нибудь другой все равно бы их нашел: и тогда вообще неизвестно, что бы началось. Остается только гадать. Вот — смотрите!
Любомысл достал нож и попытался разрезать свиток на две части. Ничего не вышло: нож прошел сквозь черные листы как сквозь воздух и даже не оставил на них никаких следов. Совсем никаких… Нож просто разрезал пергамент будто воду, — которую, как известно, резать и бесполезно, и невозможно: она сразу затягивается и место разреза никогда не увидишь. То же самое воздух. Вода есть вода, воздух есть воздух. И тут получилось так же: клинок просто беззвучно проходил сквозь черные листы, как ни кромсал их Любомысл.
— Видели? Вот так-то! Все бесполезно! Что-либо сделать с этим пергаментом нельзя. И вообще, я думаю это не пергамент. — После этих слов Любомысл опять завернул листы в холстину и уложил на дно сумы. — Потом придумаем — как с ними лучше поступить. Давайте-ка лучше продолжим ужин.
С этими словами старик положил в миску чуток соленых груздей. Дружинники последовали его примеру: надо доедать то, что стояло на столе — а то когда еще придется поесть? Слишком уж много чудес выпало в последние часы. Какое-то время стояла тишина — венды размышляли над увиденным и услышанным.
ebooksa