— Возможно.
— Что ж, бери молот, и я покажу тебе, как им работать, — начал обучение Кузьмич. — Я ведь тоже в детстве воином хотел стать, но не судьба, отец мой кузнецом был, вот и мне на роду вышло. Так что, я даже саблей орудовать не умею, только кулаками и вот этим. — И кузнец потряс огромным молотом у себя в руке.
— Молотом тоже сражаться можно, — сказался Владимир. — Есть ведь и боевые молоты, согласно легенде, такой был у варяжского бога Тора и прозывался Мьёльнир…
— Правда? — удивился Кузьмич, поглядывая на собственный молот в руке.
— Конечно, — кивнул Владимир.
— Расскажи! — тут же, словно дитя, потребовал Кузьмич. — Расскажи о боевых молотах и об этом, как там его — Торе!
— Ну, хорошо, — самодовольно ухмыльнулся Волков и присел на оказавшийся поблизости табурет. — Тогда слушай…
И он начал рассказывать о старых богах и войнах. Свой рассказ он вел долго, не стремясь поскорее заняться работой, а наоборот, пытаясь от нее отделаться, но и рассказывать было интересно, поскольку Кузьмич оказался внимательным слушателем и весьма пылким к знаниям. Иногда кузнец прерывал рассказ и задавал вопросы, на те темы, которые интересовали его больше всего. За этим разговором Владимир и не заметил, как время его работы подошло к концу. Так что он попрощался с Кузьмичом и довольный отправился в барак.
Когда Волков вернулся в барак, там практически никого не было, лишь немногие заключенные, освобожденные по какой-то причине от работ, пребывали сейчас на нарах. Среди этих каторжников оказался и старый татарский шаман, который сидел возле окна и вырезал ножом какую-то фигурку из куска дерева. Владимир окинул его взглядом и старик, будто почувствовав, что на него смотрят, поднял седую, косматую голову и впился в Волкова черными, как сама тьма, глазами. От этого холодного взгляда по коже побежали мурашки, и Владимир инстинктивно отвернулся и направился к своим нарам. Там он уселся и скучающим взглядом принялся оглядывать барак.
В другом конце помещения двое каторжников из тех, что совсем недавно прибыли в острог вместе с Волковым и де Вильей, о чем-то оживленно спорили. Но расслышать их голоса Владимиру не удалось, впрочем, этого ему особо и не хотелось и, потеряв к ним всякий интерес, Волков попытался погрузиться в мысли, продолжая скучающе поглядывать на спорщиков. Хотя, что-то в их поведении все же его насторожило, один из каторжников явно подбивал другого на какое-то дело, а его товарищ упрямился, впрочем, после последнего, неуслышанного молодым дворянином аргумента, сомневающийся кивнул, и они оба встали и направились в ту часть барака, где отдыхал на нарах Владимир.
"Ну, опять началось", — подумал Волков, предположив, что это очередная попытка получить с него деньги.
Медленно молодой дворянин поднялся, готовясь к драке, но двое каторжников, лишь вскользь взглянув на него, прошли мимо. Владимир посмотрел им вслед и увидел, что они направились к старику татарину, вырезающему фигурку из куска дерева. Подойдя к нему, один из заключенных произнес:
— Дедуля, будь добр, отдай нам свой нож, он нам понужнее твоего будет.
Но старый шаман ничего им на это не ответил, вместо этого он поднял косматую голову и молча впился в двух подошедших к нему людей черными и холодными, как зимняя сибирская ночь, глазами. Впрочем, каторжников это явно не напугало.
— Ты чего, дедуля, не разумеешь, что тебе говорят? — снова спросил мужичок. Он был невысок ростом и худ, как щепка.
— Видать не разумеет, — хмыкнул второй и потянулся к старику, пытаясь выхватить у него нож.
Но тут же одернул руку, так как старик резко резанул его по запястью, а потом оскалился и зашипел, словно дикий зверь.
— А-а-а! — закричал раненый каторжник. — Этот гад меня порезал!
— Ну, держись, старикан, — проскрежетал второй и с размаху ударил татарина в челюсть, после чего прижал его к стенке и схватил за руку, в которой шаман держал нож.
Тут Владимир не выдержал. Ему было неприятно смотреть на то, как у бедного старика отнимают, возможно, последнее, что ему дорого, и что доставляет ему хоть какое-то удовольствие. Волков быстро сделал несколько шагов по направлению к драке и крикнул: