Волков лишь хмыкнул, и уже было собирался окончить разговор, как мужичок вдруг воскликнул:
— Ах да, точно, как же я мог об этом забыть. Ты еще барона какого-то то ли графа поминал, да так не по-доброму, прямо с ненавистью его поносил. Мол: собака серая, волчара тряпочная, такой да растакой весь, ему, мол, воля-волюшка, а тебе в застенках гнить. Да еще кричал так при этом, как будто это он тебя палками лупил, а не солдаты. Ну и дальше проклятия в его сторону, но я их не слушал, что я ругани в жизни мало слушал, у нас мужики, бывало, так загнут, что все вы благородия у себя в поместьях красные, как раки будете…
— И больше ничего? — перебил разошедшегося мужичка Владимир.
— Нет, больше ничего. Я ведь говорю: бред ты нес, чистой воды бред! Видать шибко тебя палками зашибли, вот и нес ахинею всякую.
— Понятно, — кивнул Владимир и не успел ничего добавить, как мужичок продолжил:
— Вот у нас в деревне случай был: баба дуреха к коню сзади подошла, а он ей копытом как даст, да прямо в лоб! Та упала и двое суток в себя не приходила, в бреду лежала, и такую ахинею она в этом бреду несла, что…
— Федька, кончай свои байки травить! — раздался неожиданно чей-то строгий мужской голос. — Больному покой нужен.
— Да я то что? Я ничего, — тут же затараторил Федька. — Он сам меня спросил…
— Эх, Федька, Федька, чувствую выписывать тебя надобно, совсем ты здоров стал, работа по тебе плачет…
— Ой, не надо, не надо! — запричитал мужичок. — Хвораю я еще, ей богу, хвораю, вот вам крест, Степан Аркадьевич. — И Федька перекрестился.
— Ладно, ладно, тобой я потом займусь, а пока к нашему вновь-поступившему, — сказал тот, кого Федька нарек Степаном Аркадьевичем, и кто по всем признакам являлся острожным доктором, но все еще стоял у Владимира за спиной, и поэтому разглядеть его молодой дворянин не мог, но он все же сделал над собой усилие и, превозмогая боль в спине, повернул голову в его сторону.
В проеме между кроватями Владимира и Федьки стоял совсем еще юноша, моложе даже самого Волкова, возможно, направленный сюда по распределению сразу же после окончания университета. Он был одет в белый, но немного запачкавшийся халат, а на гладком, искреннем и добродушном лице поблескивали круглые очки.
— Здравствуйте, — сказал молодой доктор. — Меня зовут Степан Аркадьевич Вересов, и я острожный врач.
— Здравствуйте, — кивнул дворянин. — Владимир Михайлович Волков.
— Как же, как же, наслышан, — отчего-то улыбнулся Вересов. — Ссыльные дворяне, такие как вы, у нас большая редкость. Скажите, как ваша спина?
— Болит, — коротко ответил Владимир.
— Это понятно, — с сочувствием, кивнул доктор. — С утра, пока вы спали, я осмотрел вас и поменял бинты. К слову, раны быстро затягиваются, и думаю, что через недельку-другую я смогу выписать вас… Эх, эти варварские методы наказания, ей богу, я не одобряю их, но поделать с этим ничего не могу, поэтому мне только и приходится, что заживлять поврежденные спины и ждать новых больных.
— Думаю, здесь вам и без этого работы хватает, — заметил Владимир.
— В этом вы правы! — оживился молодой доктор. — В остроге для настоящего врача всегда найдется работа: много больных, много наказуемых, а есть и такие, кто намеренно вредит своему здоровью, не желая заниматься каторжными повинностями. Глупцы, они не ведают, что творят! Мне их жаль, поэтому я лечу всех с усердием. Вот представьте себе, в прошлом месяце у меня был весьма интересный случай: один мужик, не желающий работать, обпился вина, настоянного на табаке, чтобы вызвать у себя чахотку. Долгое время я бился за его жизнь, но безуспешно… — Вересов на секунду замолк, и сияющая улыбка вдруг исчезла с его лица. — Глупцы! Здесь много глупцов, но что с них взять, большинство каторжников — это необразованные мужики, не желающие постигать ничего нового, им говоришь: "нельзя", "опасно", "убьет", а они не верят тебе и во всем хотят убедиться сами, на собственной шкуре, как дети малые, ей богу! Глупцы, мне искренне жаль их, но поделать с этим я ничего не могу, поэтому мне только и остается, что снова, изо дня в день заниматься одним и тем же.
Отчасти Волков понимал этого молодого доктора, умного, начитанного, возможно даже из благородной семьи, неведомо по какой причине очутившегося здесь в Сибири в остроге, среди каторжников и солдат, с которыми даже не о чем было поговорить образованному юноше. Понятно, что Вересов чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но он все же испытывал интерес к окружению и желание помочь им, чего Владимир никак не разделял.
ebooksa