Тайна Черной пирамиды

22
18
20
22
24
26
28
30

— Этот человек нарушил порядок в моем остроге! А как вы знаете, я этого не терплю! Он затеял драку, избил двух заключенных и угрожал им ножом — что в высшей степени безрассудно и неосмотрительно и что подлежит немедленному и сиюминутному наказанию!

Толпа каторжников загудела, цепи на их ногах зазвенели. Трудно было понять, шумят ли они от возмущения, поскольку Владимир понимал, что правда о инциденте уже разнеслась по острогу, или наоборот, поддерживая плац-майора и желая увидеть жестокое наказание. Но в следующий момент Бестужев поднял руки вверх и крики каторжников смолкли.

— Тише, тише! — потребовал плац-майор. — Да, да, за свой проступок он будет подвергнут наказанию. Я приговариваю его к прогону через строй в пятьсот палок. Наш всеми любимый унтер-офицер Валерий Петрович Малинин настаивал на тысяче, но я великодушно решил, что с этого дворянского щенка и пятиста будет достаточно! — Майор громко и самодовольно расхохотался, от чего его круглое обвисшее брюхо запрыгало под шинелью вверх и вниз, а сама шинель подозрительно заходила ходуном, будто готовая в любой момент разойтись по швам.

Кто-то из толпы начал хохотать, то ли над искрометной шуткой своего майора, то ли от его смешного вида. Но уже в следующий момент Бестужев вдруг прекратил смеяться и толпа каторжников разом смолкла. Нрав плац-майора арестанты знали не понаслышке, а потому побаивались его, стараясь лишний раз угодить.

— Но все же, я не потерплю в своем остроге никаких нарушений! — вдруг заверещал Бестужев как бешенный. — Поэтому любое несоблюдение дисциплины будет строжайше наказываться! Малинин!!! Привести приказ в исполнение!

Унтер-офицер с лукавым лицом посмотрел на Волкова, улыбнулся, а уже затем схватил его за шиворот и повел в сторону солдат, которые к тому времени выстроились в две шеренги, лицом друг к другу, с длинными гибкими ивовыми прутьями в руках. Подведя Владимира к началу пути наказания, Малинин отпустил его и коротко бросил:

— Раздеть!

Двое солдат схватили наказуемого и быстро принялись за дело. С Владимира слетела верхняя одежда, и вскоре он остался голый по пояс. Мороз тут же впился в кожу, будто протыкая ее насквозь миллионами ледяных иголок и пробираясь глубже, к жизненно важным органам, отчего дыхание Владимира сперло, и он обхватив плечи начал растирать их.

— Ничего, скоро согреешься! — хохотнул Малинин, наслаждаясь тем, как молодой дворянин корчится от холода. — Скоро тебе станет ой, как жарко!

Солдаты, что раздевали Владимира, обхватили его запястья и привязали их к двум перекрещенным прикладам ружей, так, чтобы за их дула можно было тянуть и вести Волкова за собой, как глупого непослушного ослика.

После того, как дело оказалось сделано, Малинин кивнул майору. Бестужев вытащил из ножен саблю и поднял ее вверх. Заиграла барабанная дробь.

— Давай! — заорал плац-майор и опустил саблю вниз.

— Начинайте ребята! — оскалился Малинин.

И под звук барабанной дроби Волкова повели вперед, меж рядов солдат, с гибкими ивовыми палками в руках. И как только Владимир ступил меж ними, по его спине тут же последовал первый удар. Плоть обожгло, дикая боль пронзила поясницу и молодой дворянин почувствовал, как от удара у него сползает кожа и начинает сочиться кровь. Но он не заорал, а что есть силы стиснул зубы и сдержался. Но за первым ударом тут же последовал и второй и третий, не менее сильные и жестокие и тут его губы дрогнули и изо рта вырвался первый предательский стон. А конвоиры двинулись дальше, продолжая вести его меж рядов.

— Сильнее, братцы! — заорал унтер-офицер. — Жги его! Катай его!!!

И вот новые удары посыпались на спину Волкова, по несколько сразу, яростные и жгучие! Колени подкосились и Владимир упал. От боли, пронзившей спину он закричал, но конвоиры потянули наказуемого на себя, и ему пришлось встать и, превозмогая боль, двинуться дальше. Палки сыпались на Волкова со всех сторон, сдирая кожу и превращая спину в кровавое месиво. И он кричал! Своего крика он уже не стыдился, забыв обо всем и испытывая лишь одну адскую боль. В эти минуты все вокруг потеряло для него смысл, лишь одна пронзительная боль сейчас пронзительно зудела в мозгу!

— Катай его! — не унимался Малинин. — Жги! Не жалей собаку!

И солдаты били, били еще сильнее, и не думая жалеть молодого дворянина. А конвоиры все тянули и тянули вперед, удары летели со всех сторон, и Владимир падал и уже не мог идти, теряя сознание от боли. На его спине не осталось живого места, вся она была в крови и кусках рваной кожи. А его все били и били! Сознание отказывалось повиноваться, но он все же шел, шел, до последнего сопротивляясь, потому что не идти он не мог. Конец шеренги казался уже близок, нужно лишь только дойти, и он шел из последних сил, перебирая ногами, и получая все новые и новые яростные удары, крича и сопротивляясь своему сознанию, готовому покинуть его в любой момент. И вот, наконец, последний шаг, последний маленький рывок и несколько последних ударов, самых яростных и ненавистных, чуть ли не ломающих ему кости и оставляющих занозы в плоти. Дикий крик вырвался из его груди, и Владимир наконец-то сделал этот последний шаг и упал. Упал лицом в снег и провалился в забытье.

* * *

Владимир пришел в себя лишь в острожной больнице. Он лежал на мягкой и довольно приличной, по сравнению с нарами, кровати. Лежал на животе, головой на подушке, а спина оказалась вся перемотана бинтами. Адской боли уже не было, но полученные им при наказании раны все еще саднили. Через бинты Волков чувствовал, как всю спину покрывает тонкая запекшаяся корка крови, которая сильно зудела и чесалась, но трогать которую, как он знал — нельзя, чтобы не допустить открытия ран и нового кровотечения. Даже сейчас кое-где бинты еще оказались мокрые, пропитанные свежей кровью из вновь открывшихся ран. Но боли уже не было, лишь долгое, нудное и до безумия раздражающее зудение вдоль спины, а еще чувство ни за что полученной обиды и унижения.

Сколько же времени он был без сознания? Владимир попытался вспомнить, но все его нити памяти обрывались лишь на последних шагах вдоль рядов солдат, последних ударах шпицрутенов, сыплющихся на спину, и яростного и самодовольного крика унтер-офицера Малинина, призывающего солдат не жалеть его… Вот и все, что он помнил! А дальше провал, и вот он очнулся в больнице, лежа на животе.