Зов предков

22
18
20
22
24
26
28
30

В этот момент Владимиру даже стало совестно, и он уже было хотел сказать Джау Кану «спасибо», как-никак тот все-таки спас ему жизнь, но резкий и сильный удар кулаком в челюсть опередил его слова.

— Зачем ты сломал ветку, глупый Урус! — заревел старый монгол. — Никогда, слышишь, никогда больше так не делай, а иначе я наплюю на запрет хана и собственноручно выпущу тебе кишки, белая собака!

Волков, от неожиданного и мощного удара упавший на снег, с ненавистью посмотрел на монгола и, сплюнув кровью, произнес:

— Хорошо. В следующий раз буду осторожней.

* * *

Возвратились в лагерь уже ближе к вечеру. Волков и полукровка тащили убитого лося на предусмотрительно взятых для этой цели санках, запряженные в них словно кони. Туша оказалась на редкость тяжелой, и санки тянулись с большим трудом, даже несмотря на то, что полозья были отлично смазаны жиром. Но помогать рабам никто не собирался, о таком истинные Айеши даже помыслить не могли.

Владимир сильно устал и, вернувшись с охоты, думал лишь об одном: найти где-нибудь тихое и спокойное место и отдохнуть, но как только он очутился в лагере, первичное желание сразу же сошло на нет.

С другой стороны в поселение Айеши вступал отряд всадников. Первым на гнедом коне ехал не кто иной, как сам хан племени — Шинь Си Ди. Вороненная сталь доспехов, расписанная замысловатым узором, поблескивала в свете заходящего солнца, забрало шлема, напоминающее морду наги, оказалось поднято, открывая плоское лицо, широкие скулы и кроваво-красные глаза с узкими змеиными зрачками, которыми вождь гордо взирал на подданных. Впрочем, одна деталь в облике Шинь Си Ди все-таки нравилась Волкову, а именно отвратительный шрам на правой скуле, которым Владимир наградил его собственноручно.

Следом за вождем ехало еще с десяток воинов, но уже не в таких богатых доспехах. Рядовые вояки были кто в коротких кольчугах, кто в кожаных нагрудниках с нашитыми поверх металлическими пластинами, головы покрывали остроконечные лисьи шапки.

Въехав на середину лагеря, отряд остановился. Его обступили простые монголы, с благоговением взирая на повелителя. Джау Кан тоже подошел к Шинь Си Ди и низко поклонившись, молвил:

— Легок ли был твой путь, мой хан?

— Благодарствую, — кивнул вождь, не спешиваясь и говоря громко, чтобы слышали все. — Путь был легок, и наши клинки вдоволь напились крови нечестивцев! Мы уничтожили много белокожих, посмевших охотиться в наших краях!

Шинь Си Ди сделал знак рукой, и за его спиной спешились двое воинов. Сняв окровавленный мешок со спины вьючной кобылы, они поспешили в центр, и уже там высыпали его содержимое. На грязный затоптанный снег, словно яблоки из котомки торговца, посыпались отрубленные головы простых русских — добытчиков пушнины. Увидев это зрелище, народ возликовал.

— Впредь будут знать, как охотиться в этих местах, — гордо заявил владыка Айеши. — С их безголовых тел мы содрали кожу и распнули на соснах в назидание остальным белым собакам, что рискнут прийти сюда. Пусть это будет им знаком, пусть они решат, что это совершили демоны леса… и ведь они будут не столь не правы в своих предположениях. — И Шинь Си Ди громко рассмеялся.

В такт вождю захохотал и народ, а Владимир, тихо выругавшись матом, отвел взгляд от кровавой добычи и с ненавистью взглянул на хана племени Айеши. Впрочем, это не ускользнуло от зорких глаз Шинь Си Ди, и, усмехнувшись, монгол произнес:

— Вижу, ты снял с нашего любимого раба его наказание…

— Он был мне нужен, — заговорил Джау Кан, но вождь поднял руку, и старый монгол умолк.

— Урус, — надменно, как повелитель своему рабу, бросил Шинь Си Ди. — Я устал с дороги, принеси мне напиться, да поживей!

Сейчас больше всего на свете Волкову бы хотелось плюнуть в рожу этому гордому отпрыску змей, а затем голыми руками сжать его шею и давить, давить так до тех пор, пока последний вздох не покинет его тело, но вместо этого Владимир лишь поклонился и смиренно побрел исполнять просьбу. Набрав воды из талого снега в деревянную чашу, молодой дворянин поднес ее Шинь Си Ди. Монгол принял чашу и, отпив, бросил ту в снег.

— Я погляжу, он стал совсем ручным, — усмехнулся вождь. — И как тебе только удается с ним ладить, Джау Кан?

— Не всего можно добиться силой и страхом, мой хан, — ответил старый монгол.