— Отчего же, верю, — примирительно поднял руки шаман. — Но от укусов великих змей не выживают!
— Всегда есть исключения из правил, и я тому прямое доказательство.
— Именно, — кивнул Тенгри. — И потому я уверен, что тебе помогли!
— Помогли?! Кто? — Волков с удивлением поднял глаза, а затем вновь усмехнулся. — Хотя знаю, наверняка ты намекаешь на своих пресловутых Духов.
Лицо шамана осталось невозмутимым, а взгляд черных пронзительных глаз вперился во Владимира, будто заглядывая в душу.
— Нет, — покачал головой Тенгри. — Думаю, что над тобой потрудились вовсе не Духи, а некто другой! Но и Духи приложили к твоему спасению свои бесплотные руки! Ты для чего-то нужен им. Для чего? Этого я пока не знаю, но они избрали тебя для какой-то цели… А я лишь скромный проводник их воли.
— Что ты хочешь сказать всем этим? — удивился молодой дворянин. Слова шамана показались ему очень странными, впрочем, старик Тенгри всегда выражался очень туманно. Так и в этот раз Владимир не получил ответа на свой вопрос, шаман лишь загадочно улыбнулся и подмигнув сказал:
— Помолись сегодня своему Морфею, от его расположения к тебе будет зависеть многое.
И, развернувшись, Тенгри зашагал прочь. А пленному Урусу только и оставалось, что с недоумением буравить взглядом спину удаляющегося шамана. Впрочем, старик не ушел далеко, а вновь отдалился к женщинам, которые готовили похлебки из сухих грибов в огромном котле, и завел с ними беседу. Разговор продолжался довольно долго и видимо был всецело посвящен вкусному вареву, побулькивающему в раскаленном чане. Тенгри даже удостоился особой чести и, получив деревянную ложку, нагнулся над ароматным грибным супчиком и отведал его, после чего закатил глаза и с явным удовольствием поцокал языком. Кухарки залились краской и, поклонившись, вновь принялись за дело, а старик шаман в очередной раз нагнулся над котлом, будто желая добавки, но вместо этого в его руке вдруг что-то блеснуло. Луч яркого утреннего солнца, отраженный от гладкой поверхности снежного ковра, мелькнул на стеклянном бутыльке, оказавшемся в руке у Тенгри и быстро исчез. Женщины в этот момент уже были заняты делами и, похоже, что свидетелем странной манипуляции татарина стал лишь один Волков.
«Кажется, этот таинственный старик что-то задумал», — подумал Владимир, и сердце его затрепетало.
Ближе к вечеру, когда все приготовления к пиру окончились, когда все блюда, наконец, приготовили, а мужчины отоспались, начался праздник. Длинные столы расположили прямо на улице, под открытым небом и заснеженными, плавно покачивающимися соснами. Чтобы вокруг было тепло, развели с десяток больших и маленьких костерков. Мужчины: воины племени Айеши и даже простые полукровки уселись за столы, правда порознь. Женщины же остались прислуживать: подавать блюда и наливать вино, которым монголы не брезговали и которое охотно выменивали у татар и других сибирских народов, за исключением презренных русских, с которыми никаких честных дел вестись не имели права, поскольку им грозила только смерть или рабство. Впрочем, Владимир оказался единственным русским невольником в племени Айеши. Другие рабы, конечно же, имелись, но они были не русскими, а тоже выходцами из местных сибирских племен. Эта группа расположилась, прямо на земле, припорошенной снегом и слегка подтаявшей в ожидании лакомых объедков со стола хозяев. Волков же не относил себя к их кругу и потому сидел в одиночестве на любимом бревне возле потрескивающего костра. А вот шаману выпала почетная честь восседать за столом рядом с самим ханом Шинь Си Ди, Джау Каном и остальными приближенными воинами.
Столы ломились от жаренного на огне мяса, аппетитный аромат от которого обильно распространился по лагерю и даже достиг мягкого обоняния гордого Уруса, отчего предательски засосало под ложечкой. За весь сегодняшний день во рту Владимира не было и маковой росинки, и он понял, что ему тоже придется дожидаться объедков. От этой мысли он сплюнул в сердцах, но в плену не до гордости, если хочешь жить.
Женщины забегали и засуетились, разнося вино и любимейшую всеми грибную похлебку. Заиграла музыка: ударили барабаны, протяжно зазвучал моринхур[25], чарующе задудел цуур[26]… Так начался монгольский пир.
Мужчинам быстро стало весело, они загоготали, одни стали похваляться, другие усмехаться над историями собратьев, кто-то стал хватать и щупать девок, явно разгоряченный выпитым, и лишь единицы, что не набили брюхо до отвала, пустились в пляс под своеобразные звуки монгольской музыки. Пир продолжался.
Наконец, и рабам досталась порция праздничных харчей. К ним полетело то, что не доели хозяева. Обгрызенные куски жаренного на огне мяса бросали прямо на снег, невольники с радостной улыбкой подбирали их и быстрее запихивали в рот, чтобы не отобрали товарищи. Даже среди рабов царил принцип «кто сильнее». Впрочем, Урус был не из слабейших — товарищи по несчастью боялись его и уважали. Владимир медленно встал с места и, увидав большой, почти целый кусок мяса, направился к нему. Но это же лакомство присмотрел себе и другой раб, он почти схватил хозяйское угощение, когда подошедший Волков вдруг зарычал на него, словно дикий зверь, и татарскому невольнику пришлось ретироваться. Сплюнув, бедолага отошел в сторону и попытался отобрать порцию у еще более слабого, но тот не захотел отдавать добычу, завязалась драка, которую Айеши встретили бурным хохотом — стычки среди прислужников они одобряли и получали от этого зрелища удовольствие. Урус же не был любителем подобного зрелища, и посему он вновь уселся на излюбленное бревно возле танцующего огня и принялся с жадностью вгрызаться в мясо убитого вчера на охоте лося.
«Что это ты задумал, старик?» — подумал Владимир, глядя на отблеск огня в лезвии топора шамана, но с места не сдвинулся и гордо перевел взгляд в лицо приближающегося татарина.
Огонь в лезвии блеснул, и топор упал, ударив цепь, сковывающую ноги монгольского пленника. Шаман вновь улыбнулся и громко произнес:
— Теперь ты свободен, молодой волк, исполни же свою Судьбу!
Волков, наконец, посмотрел вниз на топор, разрубивший цепь и торчащий прямо из любимого бревна, на котором он прежде всегда сиживал и понял, что теперь он больше не Урус! Теперь он больше не монгольский раб! А свободный человек и неважно, что будет дальше, но сюда он больше не вернется! Владимир радостно улыбнулся и вновь посмотрел на шамана.
— Не знаю, о какой судьбе ты лопочешь, старик, но я тебе благодарен!