Оказалось, что Джау Кан уже очень стар и, как выяснилось, именно он когда-то был предыдущим ханом. Но однажды молодой, сильный и самоуверенный воин отобрал у него этот титул. «Черный ятаган изменил мне в тот день, — как-то рассказал монгол, — и я по праву передал его сильнейшему». Но новый хан не лишил жизни предшественника, как то часто случалось до этого, а возвел по правую от себя руку, желая учиться у него и впитывать мудрость прошлых веков. «Шинь Си Ди умен и рассудителен, — говаривал о своем победителе Джау Кан. — Им правят не инстинкты, а разум. Поэтому он не совершает ошибок». Но вот Владимир так не считал, уверяя себя, что одну ошибку хан все-таки допустил, а именно, сохранив ему жизнь. «…И за эту непростительную ошибку Шинь Си Ди однажды поплатится жизнью», — клялся себе Владимир.
Но пока было еще много того, что занимало думы Волкова в свободное от рабской работы время. Джау Кан так же поведал и о великих ханах прошлого. Несколько имен заинтересовали Владимира куда больше прочих, поскольку поверить, что их обладатели принадлежали племени Айеши, значило усомниться в истинности истории, но впрочем, сомневаться в ней Волков уже давно научился — спасибо взглядам старого испанского лиса.
Одним из таких ханов, как это несложно догадаться, был Тэмуджин[23] — великий собиратель степных народов и основатель Золотой Орды, нареченный впоследствии ханом ханов. Подобное ничуть не удивило Волкова, поскольку большинство монгольских племен уже давно оспаривали право рождения легендарного правителя. Но после всего пережитого и увиденного, как и после долгих бесед и углублений в рассказы Джау Кана, Владимир стал склонен верить тому, что Чингисхан действительно был получеловеком-полузмеем из рода Айеши, поскольку появление такого хана соответствовало истинным целям племени. Так было и с другим именем, что довелось услышать Волкову из уст Джау Кана. Великий император и завоеватель Цинь Шихуанди[24] — собиратель китайских земель и основатель династии Цинь, тоже являлся выходцем племени.
— Испокон веков Айеши уходили в мир, к близким и родственным народам, в чьих жилах текла наша кровь, — говаривал Джау Кан. — Одни становились правителями, другие основывали семьи, третьи делились знаниями с достойными об истинном нашем рождении, чтобы те никогда не забывали кто их настоящие отцы и какова цель.
— Но какая она ваша цель? — спросил как-то Владимир, когда круглолицый монгол оказался довольно словоохотлив. — Захватить весь мир, как того хотели Чингисхан и Шихуанди?
На что Джау Кан лишь усмехнулся тогда и молвил:
— Истинная цель не в покорении и захвате других, для славы и величия способных на это. Истинная цель в другом! Она подвластна не сиюминутному правителю, а лишь великому Времени. Истинная цель сделать так, чтобы все вернулось на круги своя, пусть и в измененном виде. Истинная цель избавить мир от таких, как ты! — указуя на Волкова, сказал монгол, — от детей иных отцов и иных богов!.. Когда-то давно в незапамятные времена мир принадлежал нашим отцам, но потом пришли ваши боги и уничтожили почти всех его обитателей, загнав отцов под землю. Так наступило ваше время, время детей иных отцов. Но, как и ваши прародители, вы способны лишь уничтожать себе подобных. В бесчисленных схватках между собой пали ваш отцы, эта судьба не минует и вас. Белый человек способен лишь убивать белого человека, такова его природа, поскольку такова природа его отцов. Мы же другие, мы дети змей. Нас породили в противовес вам, чтобы Мать Земля помнила свое истинное семя! И наша цель в том, чтобы дети иного, истинного семени — жили, росли и множились и чтобы однажды на этот мир смогли посмотреть только наши глаза, глаза детей, в чьих жилах течет кровь истинных отцов! Но для этого вы, как омерзительная ошибка природы, должны исчезнуть!
Разбирался ли Джау Кан сам в причинах и событиях породивших подобную цель? Этого Владимир не знал. Кого монгол считал отцами подобных Волкову людей, тоже осталось загадкой. Знал ли он вообще это или же за сотни лет долгой жизни, бывший хан, а ныне правая рука Шинь Си Ди научился лишь говорить так, как его учили предки и верить в их заветы, не рассуждая и не задумываясь? Об этом молодой дворянин так и не узнал. Да впрочем, это было и неважно, ведь Джау Кан был одним из Айеши, именно его рука в самый последний момент лишила Волкова сознания, из-за чего он так и не сумел отомстить за смерть Мартина и угодил в плен, а значит, старому монголу тоже суждено умереть, как и его любимому хану.
— Ну что, Урус, ты готов? — неожиданно раздался голос Джау Кана.
Волков поднял взор и посмотрел на вновь подошедшего монгола, добродушно улыбающегося.
— Ты же знаешь, что я всегда готов, Джау Кан, — хитро, совсем по-волчьи, улыбнулся Владимир и поднялся во весь рост, расправляя затекшие за месяц пребывания в колодках плечи.
Белые хлопья уже давно прекратили кружиться. Небесная гладь выглядела чистой и безмятежной. Самое отличное время для начала охоты.
Глава 2. Опасная охота
Из лагеря вышли впятером. Джау Кан с неизменной саблей у пояса, с луком и колчаном чернооперенных стрел за спиной; двое монголов — охотников из истинных Айеши и два помощника: один из нечистокровных, что занимал в племени положение близкое к рабскому, и дерзкий невольник Урус, чьему сопровождению все, кроме предводителя, были явно не рады, отчего и смотрели с вызовом и ненавистью. Но подобные взгляды мало заботили Волкова, за десять месяцев, проведенных в плену, он привык к ним и даже стал находить в них какую-то прелесть.
Ноги охотников и сопровождающих тихо ступали по свежему, только что выпавшему, девственному снегу. Снег был мягкий, и создавалось впечатление, будто шагаешь по пушистому ковру. Кроны деревьев и кустарники сплошь покрывали белоснежные хлопья, отчего растения походили на неведомых сказочных созданий. Так бывает только в начале зимы, когда вокруг еще свежо и тепло, когда генерал Мороз еще не пробудился и не напустил злые холода, когда снега еще мало и он влажный, воздушный и пушистый, что позволяет ему облеплять деревья, укутывать кустарники и ложиться белым саваном поверх земли. Потом, когда генерал Мороз уже пробудится окончательно и ударит холодом из ледяных пушек, снег станет жестким, похожим на крупу, ветви деревьев под его тяжестью сбросят большую часть своего пушистого одеяния и не будут уже столь красивы, сугробы завалят небольшие кустарники, заметут дорожки и все вокруг будет белым-бело, но уже не столь прекрасно, как вначале. Но, а пока этого еще не случилось, и лес вокруг сиял девственной красой, благоухая свежестью и… свободой.
От этого чувства у Владимира сжалось сердце. Он шел предпоследним, ступая след в след за охотниками. Мучительная жажда свободы колыхнулась в сердце, опасная и предательская мысль родилась в голове: «А что если рискнуть?! Выхватить саблю у идущего впереди воина и быстро всадить ее тому в спину, потом одним резким движением развернуться и разрубить горло полукровке, поскольку его тоже нельзя оставлять в живых. Но к этому времени второй воин и Джау Кан будут уже готовы! Возможно, с охотником и удастся разобраться быстро, хотя скованные цепью ноги и отнимут драгоценные секунды, но вот старый опытный монгол — от него можно ожидать чего угодно! Скорее всего, он просто прикончит меня из лука или ранит так, что я не смогу больше сражаться». Волков вздохнул. «Нет, сейчас не время», — сказал он себе и медленно поплелся дальше.
Вдруг один из охотников резко остановился и напрягся. Еще мгновение и он натянул тетиву лука и выпустил черную стрелу. Стрела просвистела в воздухе и с глухим звуком вонзилась в дерево. Волков пригляделся и увидел маленького зверька, пригвожденного к сосне. Это был соболь, зверь которым богаты сибирские леса и который очень высоко ценится за пушистый темно-коричневый мех. Именно из-за обилия пушнины и ее дороговизны в Сибирь когда-то и потянулись первые поселенцы.
— Иди, принеси! — приказал удачливый охотник Владимиру, а затем, обращаясь к товарищам, весело добавил. — Порадую какую-нибудь девку сегодня! Я ей зверя на воротник, а она мне… — И монгол громко расхохотался. Простые человеческие радости были отнюдь не чужды представителям племени Айеши, пусть даже и истинно рожденным от семени наг.
Впрочем, Волков не стал дослушивать красочно описываемые монголом любовные утехи, а поплелся за соболем. Дойдя до места, Владимир выдернул из дерева стрелу с нанизанным на нее мертвым зверьком и уже было собирался возвращаться, но неожиданно заметил два маленьких молодых деревца, макушки которых оказались переплетены меж собой, создавая подобие арки. «Мало ли какие причуды может сотворить природа», — подумал молодой дворянин и тут увидел сплетенную из сухой травы куколку, привязанную к верхушке лесной арки. Рука сама собой потянулась к странной игрушке, как вдруг раздался крик и черная стрела, просвистев совсем рядом с шеей Владимира, вонзилась в дерево.
— Не смей! — кричал Джау Кан. — Не трогай!