— Не смей так! — багровея, выкрикнул Аким. — Разве у Зои своего рассудка не было? Я тебе так скажу: любовь, она не сразу приходит. Живет человек, думает о чем-то своем, а любовь вдруг пришла к нему, и стал жить человек по-другому… У Зои уже дите есть, а ты все Петьку ругаешь. — Аким с ворчливой откровенностью добавил: — Значит, не любил Петька твою дочь. Зоя девушка симпатичная, но, видно, не очень душевная, а мой сын любил ласку. Я его, бывало, попрекал, говорю, зачем тебе Зоя, если не любишь ее. А он смеялся: «Прилипла ко мне, как смола». Поняла?
Марфа махнула рукой:
— Ладно, не будем Петьку вспоминать. Покойники молчат, и мы помолчим. Скажу тебе о своем зяте. Он неплохой человек, правда, огорчился, когда Зоя родила ему дочь. А теперь привык, души в ней не чает…
Слушая соседку, Аким размышлял: «Покойники молчат… Да, Марфа, молчат. Но меня судьба побила на старости лет. Один я остался, как дубочек в поле. А что тебе, Марфа? Дети рядом, внучка есть, зять. Чего тебе-то плакаться? А я — один! Ты, может, спокойно спишь по ночам, а я не сплю. Лежу в темноте, и всякие мысли меня одолевают. Будто сын рядом и я слышу его голос… А это мираж. Нет Петьки, затонул вместе с катером, вот как в войну тонули мои сослуживцы. Ты этого не видела, Марфа. Это страшно. Идет корабль. Ночь. Темнота все окутала. И вдруг — взрыв… А ты про Зою свою тут кукарекаешь. Зоя, конечно, красивая, но что для меня ее красота? Тебе она дорога, ее красота, а мне — пустой звук. Прости, Марфа, но — пустой звук…»
Соседка поведала Акиму и о том, что скоро молодые поедут на морской курорт, а она с внучкой остается и, если он не возражает, будет с ней приходить.
— Тебе небось одному скучно, вот мы и придем, а? — Марфа заглянула в глаза Акиму и вдруг отшатнулась от него — он плакал. — Акимушка, да что с тобой, милый? — Марфа вскочила со стула, схватила на столике пузырек с нашатырным спиртом и тут же поднесла его к носу Акима. Тот смахнул ладонью слезы, сказал задумчиво:
— Так я, Марфа… Настя завещала мне поберечь сына, а я не уберег. Слышь, Марфа, а что, если снова мне поехать на море да найти Ольгу?
— Сама бы к тебе она приехала, да, видно, кроме поцелуев меж ними ничего не было.
— А если было?
— Тогда она сама найдет тебя…
Время шло, но Ольга к Акиму так и не приехала. Где она теперь? Куда унесла ее судьба? Временами, как вспомнит Аким сына, по его телу пробегает холодная дрожь. Сядет он во дворе под вербой, глядит на далекое синее небо, а дрожь все равно не проходит, холодит душу.
— Отчего так, Марфа? — спросил он как-то соседку.
— А потому, видно, что не научил ты сына уму-разуму, вот и бродит в тебе совесть, — пояснила Марфа. — Я вот замечаю, худеешь ты, Аким, на лице желтизна появилась, и стал ты какой-то пугливый, будто мучает тебя что-то. Может, пойдешь со мной в церкву да свечку за здравие свое поставишь?
— Ты, Марфа, меня в свою веру не обратишь, и не старайся, — грубо возразил Аким. — Хоть и прожила ты немало на свете, а своего главного дела так и не поняла.
— Это какое такое дело? — Марфа ехидно усмехнулась. — Детей я родила, мужу верна… Хотя без греха на свете людей не бывает, но я не грешная. Вот клянусь тебе, — и Марфа несколько раз торопливо перекрестилась.
— А ты сама рассуди, грех это или еще что, — заметил Аким. — Главное-то не детей родить. Ты дай толк своему ребенку, научи его землю любить. А ты научила этому Зою? Нет, не научила…
— Ты, Аким, не тихоня, — сквозь зубы процедила Марфа. — За что попрекаешь? Небось обидно, что я Петьку попрекнула?
— Стыдись, Марфа, — уколол соседку жестким взглядом Аким. — Сорок годов рядом живем. Чего нам спорить, а? Петька мой покойник, а о них, сама ведь сказала, плохо не говорят. Я вот на войне как бы весь изнутри обгорел…
Марфа частенько забегала к Акиму в слезах, жаловалась на зятя, который, как уверяла она, ни за что ни про что обижает Зою.
— Ты, Аким, поговорил бы с ним, а? Отчего он как кобель цепной на Зою рычит. Она ему дочку родила, а он кулаки распускать.