Он кивнул на настенные часы, потянувшись за пакетом с провизией, которую мы набрали в супермаркете.
— Время детское — два часа всего. Рассказывай.
И я опять заговорил. Интересно, но даже сейчас, слабо соображая, я умудрился изложить ему некоторые факты о смерти Литвиненко, не распространяясь о своей настоящей цели. Времени со школы прошло прилично. И теперь я уже не мог доверять Спичке настолько, как семь лет назад.
Черные узкие глаза Андрея прищурились еще сильнее, его мозг явно стал работать значительно напряженнее.
— Ясно, в общем, — подытожил он. — Одного не пойму — на фига тебе Штырь?
Я моргнул и сел, рассеянно почесав затылок.
— Ну, поговорить…
— Это я к тому, что говорить с ним как раз бесполезно, а иногда и опасно. Кир, ты серьезно думаешь, что Штырь каким-то боком помог ему самоубиться? — Спичка хмыкнул. — Да не стал бы он мочить этого вашего пацана с таким выпендрежем. Вот череп проломить — да. Машиной толкнуть… ну, там… не знаю… Но тут — явно баба его грохнула. Как оно там… по-французски… шерше, короче…
Кажется, в ту минуту я мгновенно протрезвел.
— Баба, говоришь?..
— Ну, или кто-то хочет, чтобы ты так думал… По нему, небось, девки сохли?
Я встал с дивана и, пошатываясь, прошелся по комнате. Дежа вю. Опять это чертово странное ощущение, что я пропустил нечто ключевое, нечто очень важное!
— Девки… девки… Подожди. Мне говорили, что Штырь прощает долги за… определенные услуги, что ли.
Спичка закатил глаза и неуверенно покачал головой.
— Ты думаешь, это кто-то из тех, кто ему торчал? Тогда может быть. Сам он вряд ли бы стал такое выдумывать, но у него там полно малолеток, которые могли так заморочиться…
— Вот видишь! Поэтому мне нужно с ним повидаться.
Мой приятель раздосадовано вздохнул.
— Он не станет с тобой базарить, я тебе отвечаю. И уж тем более — слушать какие-то дурацкие вопросы непонятно от кого.
Я помотал головой.
— Мне бы с ним один на один остаться… Я бы, наверное, смог…