— Мокро тут.
— Я те базарю: быстрячком бы не мешало! — Интонация Штыря стала ломаной, дрожащей, но я точно не мог определить, что слышу — он то ли собирался плакать, то ли едва сдерживался от хохота. — Забирайте и сваливайте, мне оно триста лет не надо, ваши эти дела… Я уже сто раз говорил…
Мужик вдруг повернулся с неожиданной для такого веса скоростью и схватил его за ворот рубашки.
— Это ты мне, дрянь обдолбанная, будешь рассказывать, что и когда делать?! Иди, щипай своих малолеток, тебя в дело никто не звал!
Они пару минут ожесточенно матерились, пока Штырь истерично не вскрикнул, освобождаясь от хватки своего «партнера». Толстый зарядил ему увесистую затрещину, от чего хилый Штырь улетел в противоположный угол, и полез прочь из подвала.
— Сегодня заберем! — Послышалось откуда-то сверху. — И не вздумай свалить с хаты, гнида!
Дверь со скрипом захлопнулась, и я понял, что именно сейчас, именно в эту минуту настал тот самый час Х, которого я ждал и так боялся. Мы оказались со Штырем один на один, и ничто не мешало мне начать с ним разговор.
Ничто, кроме того, что я не знал, что спрашивать.
Сам не отдавая себе отчет, что делаю, я поднялся из-за комода и будто сквозь туман наблюдал, как в электрическом свете фонаря вытянулась и исказилась физиономия Штыря. Мне показалось, он уже и забыл о моем существовании и, наверное, в ту секунду подумал, что видит один из тех мультиков наяву, ради которых и употреблял наркотики. Ростовщик тут же потянулся и затарабанил по деревянному люку, ведущему в комнату.
— Э! Алё! Твой кореш проснулся, слышишь?!
Наверху затрещали половицы.
— Подожди! — Наконец смог выдавить я, прикрываясь от пучка света, бьющего в глаза. — Мне до лампочки ваши дела. Я хотел поговорить с тобой.
Штырь опустил фонарик и ошалело улыбнулся, обнажая гнилые зубы.
— Ты кто ваще такой? Ты кто такой, мать твою?..
Дальше он переключился на такие нецензурные лингвистические фигуры, что даже я не смог их разобрать. Мужик, вбросивший меня в подвал, похоже, не спешил спускаться — наверху вдруг поднялась какая-то суета. Я, обреченно смирившись с тем, что вряд ли покину это место без переломов и частичной амнезии от черепно-мозговой травмы, собрал в кулак все свое мужество и решимость, и запустил в легкие воздух, чтобы задать хотя бы один, пусть и корявый, вопрос. Однако в этот момент началось нечто нереальное. Точнее, все происходило исключительно по-настоящему, особенно удар в челюсть и резкий толчок к полу откуда-то сверху. Пока я опять считал звездочки в глазах в кромешной тьме, надо мною орали, тыкали мне в спину что-то холодное, несколько раз больно прошлись по бокам, едва не раздробив ребра (или раздробив? Выясню, когда встану… если встану), и в довершение моих внезапных мук на меня навалился кто-то в черном, и его тяжелое дыхание теперь свистело у меня над ухом. Человек в камуфляже, лицо которого скрывала черная маска, сдавил мою шею практически до полного удушения, и я не мог даже закашляться — настолько скованным оказалось мое тело.
— Не двигаться! Руки! Руки за голову!
В ту минуту я не понимал, ни что происходит, ни где нахожусь. Наверное, один из моих зубов пал смертью храбрых и теперь во рту скапливалась горячая соленая жидкость, от которой я никак не мог избавиться. Мне в затылок по-прежнему смотрело дуло автомата, а на спине, будто коршун на суслике, восседал черно-масочный незнакомец.
Опять слышалась ругань, шум, будто кого-то волочили по полу. В подвале резко вспыхнул свет. Я все больше и больше терял связь с действительностью. Что происходит, куда я попал и что будет дальше волновало меня сейчас в той же мере, что и полет первого человека в Космос. В глазах темнело от острой боли во всем теле, и я снова практически потерял сознание, как надо мной вдруг кто-то прошипел:
— Кирилл?!! Какого хрена?!
Вдруг стало очень легко — с моей спины наконец убрался камуфляжный интервент и вместо него я теперь сквозь туман рассматривал побледневшее лицо Вовки Сидоренко.