Ночное кино

Свинья. Козел. Тигр. Червь.

– Проверьте «левиафан», – с жаром зашептала Клео.

Сова. Колонна. Сосна. Левиафан.

Левиафан на цветной иллюстрации был почти точной копией статуэтки. Та же похотливая ухмылка, тот же расширенный язык.

– Вот это что такое, – объявила в телефон довольная Клео, придвинув к себе том. – Вслух? – Она откашлялась. – «Левиафан – первобытный морской змей, один из Князей Ада, – прочла она. – У Данте олицетворяет воплощение абсолютного зла. Святой Фома Аквинский описывал левиафана как один из Семи Смертных Грехов, зависть – неодолимую жажду того, чего не имеешь. На Ближнем Востоке олицетворяет хаос. В сатанизме – инфернальный демон, которого может укротить ведьма или ведун и наслать на мир с разрушительными целями».

Она еще послушала.

– Дайте я спрошу. – Она глянула на меня. – Скольких детей вы видели с этим предметом?

– Двоих.

– Их что-нибудь связывало? Одна школа, одно хобби, дальнее кровное родство? Что-нибудь такое?

Я не ответил – голова пошла кругом. Потому что я вдруг вспомнил Моргана Деволля и его дочь, которая кралась за мной по дороге в этой своей ночнушке с вишенками. Она что-то сжимала в кулаке, что-то маленькое и черное. Вот эту статуэтку.

– Нет, – сказал я. – Троих. Трое детей.

– Что у них общего?

Я потер глаза, постарался успокоиться, подумать головой.

– От четырех до шести лет. Сталкивались с одной и той же женщиной. Той, которая наложила смертное проклятие на нашу обувь. Александрой.

Дочь Деволля и глухой мальчик с нею, конечно, сталкивались. Но вывод неизбежен: значит, с Сандрой встречалась и Сэм.

Да быть такого не может.

Синтия никогда не разрешала Сэм разговаривать с незнакомцами. И однако Сандра ведь отыскала меня у водохранилища. Могла отыскать и моего ребенка.

– Как они себя вели? – спросила Клео. – Странные поступки? Перешептывания? Тики, судороги? Транс? Разговоры о смерти и насилии?

У меня словно пропал голос. Меня обуревал ужас, на меня надвигались стены. Что я натворил?

Я привел Кордов прямиком к Сэм.