Лярва

Не только ребёнок, но и взрослый не выдержал бы этого ужаса в ясном сознании. По счастью, сознание оставило девочку ещё при начале экзекуции.

Когда мать вовсю трудилась над первой кистью своей дочери, крик вдруг застыл на устах жертвы, голова откинулась назад, глаза закатились, и всё, что Лярва слышала после, были редкие и тихие стоны — стоны созерцающего кошмар человека. Впрочем, они нисколько не беспокоили женщину. Подобная толстой волосатой паучихе, высасывающей соки из нежной бабочки, она хлопотливо и в поте лица воплощала в жизнь совет Волчары, проявляя при этом трудолюбие, целеустремлённость и неустанность, которые трудно было предположить в ней.

Время, закостенев на миге кошмара, медленно и с трудом подвигалось вперёд, царапая пространство комнаты своею неторопливостью. И сквозь красное, потное, вязкое марево мучения, повисшее в воздухе и пахнувшее терзаемой плотью, четыре раза слышались звуки падения откромсанных конечностей в грязное ведро из нержавеющей стали.

Наконец всё было кончено.

Девочка была в болевом шоке и без сознания. Лишённая врачебной помощи, она раскачивалась на пороге пропасти, именуемой смертью, и её низвержение в эту пропасть казалось скорым и неминуемым. Холодный и равнодушный вестник смерти, скользнув, приблизился к истязуемой, склонился над нею и застыл в неподвижности, колеблясь и размышляя, что делать далее.

После этого надо отдать должное Лярве: туго намотав на обрубки конечностей тряпьё, она отнесла свою бессознательную дочь не в собачью конуру на мороз, а в спальню, где уложила на старую железную койку с продавленным сетчатым днищем. Далее, сосредоточенно подумав некоторое время над забрызганным кровью ведром, она не нашла ничего лучшего, как опять утопить в болоте плоды своей деятельности.

Затем она вернулась в комнату и занялась уборкой. Уже не в первый раз Лярва отмывала следы крови, знала, насколько это трудно и хлопотно, и посему работала прилежно и тщательно, не ленясь почаще выносить и сливать в выгреб помывочную воду.

Тихо и мрачно было в доме. В комнате горела под потолком тусклым светом всего одна лампочка; углы тонули во мраке. В мёртвой тишине можно было услышать только сопение ползающей на коленях Лярвы да ещё звук елозившей по полу тряпки, периодически отжимаемой и вновь смачиваемой.

Через некоторое время послышался ещё один звук: сначала стон, а затем всё набирающий силу крик ребёнка. Заглянув в спальню, Лярва увидела широко открытые и лихорадочно горевшие глаза девочки, которая подняла от подушки голову и громко кричала. Лицо и всё тело страдалицы были мокры от пота, она билась в постели, сотрясаемая ужасною болью, а окружавшие её и сбитые во влажные комья простыня и одеяло были тяжело и ало напитаны кровью.

Лярва решила представшую перед ней проблему в своём духе. Принеся бутылку водки, она подняла влажную, горячую голову дочери и долго, настойчиво вливала в неё водку, терпеливо пережидая моменты кашля и захлёбыванья ребёнка. Когда Сучка в полумёртвом состоянии откинулась на подушку, мать достала из старого шифоньера дополнительный ворох какого-то тряпья и ещё раз, поверх прежнего, намотала эти куски материи на горевшие от адской боли культи. Она старалась потуже обвязывать тряпки вокруг искромсанных конечностей, желая максимально остановить кровотечение и всё ещё веря, что от этих усилий её дочь выживет.

Затем она вышла из спальни, стараясь зачем-то ступать потише, вернулась к уборке комнаты и к утру её закончила. Вынося во двор последнее ведро с жуткой розово-пенной водой после мытья пола, она увидела огни подъезжавшей к дому знакомой машины.

Это были Волчара и Шалаш. Не заметив подходившую со стороны надворного туалета хозяйку с ведром, они торопливо прошли по двору, вбежали на крыльцо, и Волчара с наскока принялся тарабанить в дверь. Шалаш стоял позади, держа в руках небольшой чемоданчик стального цвета и пакет, в котором угадывалась какая-то снедь и выпивка для новогоднего стола.

— Привет дорогим гостям, — тихим, глухим голосом произнесла Лярва за их спинами, отчего оба вздрогнули.

— Принимай гостей, и с Новым годом! — ответствовал Волчара.

Он спустился с крыльца, подошёл к ней вплотную и, жарко дыша перегаром, выпучив осоловело-возбуждённые глаза и почему-то с робостью косясь на Шалаша, тихо спросил:

— Сделала, о чём говорили?

Не удостоив его ответом, она, глядя мимо обоих гостей на входную дверь, спокойно подошла к ней и вошла в сени, не пригласив никого следовать за собою. Волчара с шумом и грохотом, ударив плечом дверь, ввалился следом, схватил хозяйку за плечи и грубо повернул к себе лицом:

— Дура, я врача к тебе привёл! Веди к своей замарашке, пока не поздно!

Она вытаращила на него глаза, не понимая смысл сказанного.

В этот момент в комнату неспешно вошёл Шалаш, поставил на стол чемодан и пакет и хмуро осведомился: