Лярва

— К кому, я спрашиваю?

— Да это моё личное дело, в конце концов! («Ох, прямо хоть беги в сени, в калитку — и подальше, подальше!»)

— А в какую, говоришь, деревеньку-то ехал?

— Да вот в эту, как бишь её, э-э. («Губы, губы дрожат, проклятые!»)

— В Лесное или Криводановку?

— Да, чёрт, в Лесное!

— А ведь в Лесное-то с другой стороны болота ближе будет! Али забыл?

Наконец он перестал отвечать и лишь беспомощно моргал, глядя на хозяйку.

— И зачем только тебе этот крюк понадобился, мил человек? — нараспев продолжала она. — Ради моей конуры, я чаю?

Улыбка сползла с её губ, а в глазах начал разгораться дикий, грозный огонёк бешенства. Щёки вдруг стали пепельно-белыми, и одна рука сползла со стола вниз, поближе к кофте.

— Так ты говоришь, что ехал кружным путём в Лесное? — тихим, изменившимся голосом повторила она, наклоняясь к нему поближе.

Повисла пауза. Он смотрел ей в глаза и не мог отвести взгляда. Понимал, что преглупо таращится на неё, — и всё-таки таращился. Лярва вдруг резко отвернулась от него, скрипнув стулом, и снова обратила лицо к окну. И от этого внезапного её движения ответ, которого он не ждал и не готовил, вдруг сам собою выпалился с губ:

— Да, в Лесное! — И он тоже убрал со стола руки, хотя и понимал, что сделал это поздно и что она давно уже заметила, как сильно трясутся его пальцы.

— Нету здесь никакого Лесного! — вдруг произнесла она еле слышно, и при этом как-то отвратительно шевельнула бровями и дёрнула глазными яблоками. — Нет и никогда не было!

Он молчал. Она по-прежнему сидела к нему в профиль, не глядя в его сторону.

— Так что теперь скажешь, мил человек?

Молчание.

— Ведь именно ко мне ехал?

Молчание.

— К конуре моей ехал?