Лярва

В другой раз он ошарашил Сучку ещё более.

— А вообще нравится тебе тут? — спросил он, внезапно наклонившись и заглянув ей прямо в глаза.

Она пожала плечами и беспечно кивнула. Однако Колыванов не отводил глаз, внимательно смотрел девочке в лицо, молчал какое-то время, словно не решаясь сказать, — и вдруг выпалил:

— А ты хотела бы жить с другой мамой?

Этот вопрос настолько поразил Сучку, что она, кажется, совершенно не обняла смысл его и, открыв рот, одеревенело уставилась на вопрошателя. Озадаченный, Колыванов отклонился и тоже оставил эту тему без прояснения — до времени.

Как бы там ни было, но его посещения, всегда приятные и заботливые для ребёнка, разительно отличались от посещений Замалеи.

Электрик приходил гораздо реже прокурора, всего общим счётом три раза, и посещения его начались примерно в тот период времени, когда Колыванов задал свой неожиданный вопрос о том, не видела ли Сучка недавно свою мать. Произошло это спустя почти полгода после суда и переселения девочки в детский приют, в мае месяце.

Однажды она играла во дворе приюта, по обыкновению, обособленно от других детей. Детская площадка, с установленными на ней горками, лестницами, качелями и прочими атрибутами для развлечений, была занята группкой детей разного возраста и пола, среди которых находилась и Сучкина неприятельница Ира, пользовавшаяся немалым авторитетом в детском сообществе. Посему для Сучки не было места на площадке, и, появись она там, немедленно установилось бы неприятное, отторгающее и изгоняющее её молчание, которое она уже умела чувствовать. Многие стоявшие во дворе лавочки также были заняты, и свободною оставалась лишь одна, в дальнем углу под раскидистою ивой. Именно там и расположилась в тот день Сучка, причём добралась она до скамейки не на четырёх культях, как раньше, а на двух.

Дело в том, что передвижение на четырёх конечностях-обрубках, долго остававшееся единственно возможным для ребёнка-инвалида, всё более заботило руководство приюта и различных проверяющих комиссий. Журналисты, со времён суда не оставлявшие Сучку без внимания, также спохватились и обратили внимание общественности на эту проблему. Учредилась подписка на сбор средств, деньги быстро собрали, и необходимый аппарат для хождения был доставлен в приют. Это были так называемые ходунки с колёсами, давшие возможность ребёнку выпрямиться во весь рост, опереться на их раму и, толкая её перед собой, таким образом двигаться вперёд. Сучка потратила не одну неделю на освоение ходунков, поначалу не раз падала, но наконец всё же научилась управлять нехитрым устройством, двигаясь через пару месяцев с его помощью уже даже не без некоторой лихости.

Итак, разместившись на скамейке, она поначалу просто сидела и глазела по сторонам, затем сползла на дорожку, усыпанную мелким гравием, и принялась локотком чертить на земле какие-то толстые и неуклюжие узоры. В дальнем углу территории приюта было тихо и сумрачно, под ветвями старой ивы царила густая тень, и лишь ветер своими лёгкими дуновениями волновал листву, отзывавшуюся тихим шелестом. Вокруг в непосредственной близости никого не было: в тот день воспитатели, выполнявшие роль и своеобразных охранителей Сучки от агрессии других детей, в очередной раз проявили небрежность и потеряли её из виду.

Внезапно широкая тень нависла над нею. Девочка подняла лицо и смотрела, как широкий невысокий человек с большим животом, отдуваясь, приближается к ней и всё более заслоняет собою солнце. Вдруг из-за его спины показалась тощая фигура какой-то из воспитательниц, которая с облегчением воскликнула:

— Ох, да вот же она, наконец! Как же это ты, Тоня, так убежала от меня? Да и я сама так забегалась, так забегалась! Ладно, побудьте пока с ней здесь, а я отойду.

И она опять убежала, чтобы «забегаться».

Толстяком был Замалея. Он поздоровался, присел на лавочку и заговорил не сразу, поначалу искоса наблюдая за ребёнком. Сучка смутно припомнила, что где-то один или два раза уже видела этого человека, однако ничего другого о нём не знала и не помнила, в том числе ни имени, ни фамилии. Наконец он заговорил, негромко и словно опасаясь чужого уха:

— Здравствуй. Ты помнишь меня?

Девочка помедлила, пожевала губами и нерешительно ответила:

— Видела тебя во дворе у мамки. И потом ещё тама, на суде на этом.

— Да, всё верно, — хмуро ответил Замалея. — Я был среди тех, кто помог тебя оттуда вытащить… из рук твоей мамаши.

По лицу мужчины пробежал тик, и из-под волос по виску вдруг заструилась толстая струя пота.

— А. — Она не знала, что ещё сказать, так как никого не благодарила за своё освобождение.