— Что вы сделали с ним? — спросил префект у легата.
— Есть доказательства, что он христианин… — ответил Тигеллин.
— Что он рассказал? — поинтересовался гвардеец.
— Ничего, потерял сознание, — с сожалением ответил армейский начальник.
— Иначе ты заставил бы его солгать! — заявил Климент.
— Я ревностно служу Нерону, — ответил легат. — Прости, но мне надо идти.
Тигеллин военным шагом дошел до выхода из атрия и, поравнявшись с вошедшим обратно Лицинием, обернулся.
Климент в это время рассматривал тело мальчика, лежащего на земле кверху спиной. Кожа на спине несчастного лопнула в нескольких местах. Девятихвостая плеть с зашитыми на концах свинцовыми шариками рассекла плоть до костей.
— Что он сказал? — спросил префект у палача.
Тот стоял, открыв рот, и не отвечал.
— Говори! — приказал префект и, взмахнув плетью, ударил ею живодера. — Немедленно доложи, что он сказал!
— Простите, мой господин, — подоспел пройдоха. — Этот раб не может разговаривать, у него нет языка!
Тигеллин с Лицинием усмехнулись друг другу и вышли за пределы атрия.
— Принеси воды! — последнее, что они услышали за своими спинами.
Римские христиане собрались в роще на восточном склоне холма Яникул. Луна освещала их собрание. Женщины тихонько пели, пока люди один за другим собирались, рассаживаясь на камнях развалин времен ранней Республики.
— А почему они поют так тихо? — спросила маленькая девочка у своей мамы.
— Потому что нельзя.
— А почему?
— Тшшшш, — успокоила ее раздосадованная глупыми расспросами мать и дала малышке припасенную заранее куклу, чтобы та отвлеклась.
На возвышение поднялся Петр. Он поднял обе руки, требуя внимания.