— Speak English? Hah? I’ve called police, gay! Understand me? They’ll be here in a minute134, — сказала Тундра, идя ва-банк.
В критические моменты она всегда соскакивала на английский, который худо-бедно понимали в большинстве стран, стараясь придать голосу стальные нотки, не позволявшие усомниться, кто тут владеет ситуацией.
Ее визави, сидящий на топчане, никак не отреагировал.
— Chinese? Mongolian? Indian?135 Какого лешего происходит, ты, черт узкоглазый?! — сочно добавила она на родном, пересекая комнатенку с решительностью обезумевшей росомахи, пот ходу дав пинка алабаю.
Реакция мужчины была неожиданной: он крякнул, потер лоб ладонью и тяжело повалился набок, отвернувшись лицом к стене, явно намереваясь продолжить сон. Пес глухо зарычал, но тип лишь завернулся в тулуп, который использовал вместо одеяла, и пробормотал что-то неразборчиво в облезлый коврик с русалкой, как мог украшавший стену.
Не обращать внимания на очевидную проблему — весьма опрометчивый поступок, если иметь дело с людьми определенного склада — такими, например, как Дэба Батоева, прозванная друзьями Тундрой. В лежащего полетела ушастая алюминиевая миска с присохшим варевом — первое, что попало под руку разгневанной даме, желающей выяснить, где она находится и
— Я, мать твою, с кем сейчас толкую?! Ты, бурдюк с глазами!
Мужчина снова вскочил с лежанки, занеся над головой кулаки, но тут же сдулся, глядя на рычащего пса.
— Ты дура совсем, да, Гульсибяр?! — закричал он, прикрываясь от напасти тулупом. — Собаку убери, а?
— Сидеть! Оба!
Вернувшись после вылазки на местность, Тундра сидела в глубочайшей задумчивости, облокотившись о стол, на единственном в подвальчике шатком стуле. Говоря точнее, она была ошарашена произошедшим и всем увиденным за последний час. В частности, афиша, возвещавшая премьеру Довженковской «Земли» — 8 апреля 1930 года, на минуточку — и прочие необъяснимые вещи отдавали явной чертовщиной.
«Художественные коллективы союзных республик» … «Нигде кроме, как в Моссельпроме!» Господи! Если это и был сон, то реальный до мелочей — от необходимости немедленно посетить уборную, до газетных статей про победы коммунистической партии. А ретромобиль неизвестной марки со странным номером «Г-03-47», кативший с какой-то сонной гражданкой под вуалью по пустой улице? Как вам это? Мобильник, не ловивший ни одну сеть?
Тундра поежилась, обхватив плечи руками. Еще раз обвела взглядом подвал и с отвращением глянула на слепые окна под потолком, за которыми возились голуби.
Что стряслось? Как она попала сюда? А этот безумный мужлан Азиз, твердящий, что она, Тундра — его жена, которая, видимо, сошла с ума отчего-то ночью… но с женщинами такое бывает… и что нужно сейчас же позвать какого-то Палыча из одиннадцатого дома, который «все лечит», и что он немедленно сбегает за ним, только пусть Гульсибяр уведет собаку…
Уж не в самом ли деле она живет в подвале с мужем-дворником, а вся жизнь
Под конец учиненного пришелицей допроса Азиз добавил, что всегда считал свою жену немного «азга тиле»136, и что это безумие, он уверен, у нее от бабки, которую боялась вся деревня, когда та бывала не в духе. (Тундра заочно черкнула «респект» неизвестной бабке и пожелала ей здоровья, если это еще актуально — женщинам приходится быть умнее мужчин, чтобы их не втоптали в грязь просто потому, что они не могут себе позволить жить только для себя.)
Между тем за приплюснутыми грязными как козлиный зад окошками, сидевшими на уровне тротуара, расцветало чарующее летнее утро. Слышалось, как хлопнула дверь подъезда, и кто-то перешел двор, стуча подбитыми железом подметками, сгинув за подворотней. За домами звякал трамвай и гудели автомобили.
Косолапый грузный Азиз все также сидел на засаленном топчане, бывшем семейным ложем Нигматуллиных, зыркая узкими глазами по сторонам. Лицо его ничего не выражало, и сам он казался совершенно спокойным, лишь косился на дремлющего пса, едва поместившегося под столом.
— Пора работать, а? — сказал он Тундре, будто ничего вообще не произошло.
— Что? — не поняла она.
ebooksa