Азиз кивнул в сторону опрокинутого дворницкого инвентаря, рядом с которым валялся гипсовый пионер с обломанной рукой, какие ставят на пьедестальчиках в «красном уголке» — его-то она и уронила с отменным грохотом, объявившись ночью в подвале.
— А, работать… ну, ты иди… мне еще надо тут… — ответила она, погружаясь в свои мысли.
Ни документов, ни вещей у нее не было, кроме тех, что сейчас на ней — хлопковая майка «Армани», узкие зеленые бриджи, золотые часы — хоть что-то ценное…
Пес, видя, наверное, что хозяйка перестала беситься, выглядел совершенно довольным жизнью. Ни грязь, ни вонь подвальчика его не смущали и компания, похоже, вполне устраивала. Время от времени обращенный алабаем Бадай одним глазом смотрел на дворника, вскинув карюю бровь, но без особого интереса — так, для сторожевого приличия.
Тут Азиз, не привычный к анализу действительности, совершил фатальную ошибку. Почесав свисающий подбородок, он снова обратился к «жене»:
— Ты, э… давай уже, а? — и снова кивнул на метлы.
Сцена безобразного утреннего скандала, разразившаяся в подвальчике, не стоит того, чтоб ее описывать. Скажем лишь, что Тундра не стеснялась в выражениях, едва удержавшись от того, чтобы натравить на мерзавца пса. Обстановке дворницкой, и без того не блестящей, был нанесен катастрофический ущерб, а сам трудовой элемент выбежал из нее, ссутулившись, без метлы и сапог — и не сразу за ними вернулся, опасаясь опять нарваться.
Его мясистую сгорбленную фигуру проводила смешливыми взглядами чета прилично одетых граждан, шедших в эти минуты через двор.
— Что это с Азизом? — спросила Варя.
— С женой, может, поругался, — ответил Илья. — Жены — страшная сила!
Словно подтверждая его слова, в подвальчике разбилось окно.
ГУМ
После полутора месяцев в чужом времени, когда все более-менее утряслось, Илья вдруг понял, чего ему не хватает — не мифической свободы слова или Галкина в телевизоре, а огромных столичных моллов, в которых можно перекусить, посмотреть кино, сдать в химчистку брюки и обзавестись сотой футболкой «Найк» (потому что скидки).
Дитя новой России, он не застал такого чуда как магазины с вывеской «Молоко», в которых, не поверите, не купишь ничего, кроме молочных продуктов. Хочешь к кефиру булку — шагай по улице дальше: там, в квартале, будет искомый «Хлеб». Бросить на булку «Докторской» — милости просим: в соседнем переулке «Диета»; там же консервы в банках цвета щучьего плавника и замороженные обрубки под лозунгом «Субпродукты». За мылом — извольте в универмаг — через улицу за банями, совсем рядом.
«В один клик» не закажешь пиццу, суши вовсе неизвестны природе, и даже пару сапог тебе не доставят с сезонной скидкой. Ближайший телефон — у соседей, единственный в подъезде — предмет зависти остальных жильцов и ненависти обладателей к окружающим.
Где же ты, уютный ярлычок «Твиттера» с дурой-птичкой?! Где сто видов туалетной бумаги?
Илья сидел на стуле у подоконника, уперевшись коленями в батарею, и клеил по журналу модель доколумбовой каравеллы, в его исполнении больше походившей на ванну для мышей, пробитую барабанной палкой. Увлечение это было для него новым и необычным — он сам себе удивлялся, но теперь вечерами оставалась пропасть свободного времени, которое нужно было чем-то заполнить. У соседей его заполняли дети, рюмочка под огурчик, какие-то вечные походы куда-то и починка всего на свете — вещи буквально обязаны были ломаться, чтобы придать смысл жизни своих владельцев. Все это их с Варей не занимало (хотя над первым они прилежно трудились).
Илья решил читать больше книг, но столкнулся с нежданной проблемой: купить привычной литературы было решительно невозможно. Полки ужасали однообразием. Он уже был согласен на «Мушкетеров» — хоть двадцать, хоть сорок лет спустя, но и духу их не было в магазинах. Борьба старого и нового — «Жизнь Клима Самгина», «Хождение по мукам», «Тихий Дон» — слышанное, но не читанное им. Про нервного адвокатишку не хотелось, тем паче про поэтов и офицеров — ни свои, ни классово чуждые ему были неинтересны. Разве, «Тихий Дон» почитать? Он помнил великую экранизацию Герасимова137, которую смотрел когда-то в гостинице под Самарой, где застрял почти на неделю и чуть не спился. Взял в библиотеке подборку «Роман-газеты»138, в ней добрался до речи Штокмана139, потиранил себя еще и, в конце концов, отложил, заблудившись в титаническом полотне, сломавшись о непривычный язык и непонятную мотивацию.
Добрался до Тверской и спросил Бальзака, получив в ответ злой непонимающий взгляд девицы из-за прилавка, мгновенно уяснив, что требовать такое бесполезно и даже, очевидно, опасно. Едва ли она знала о Бальзаке и что такое он там писал, закрывшись в кабинете на Рейнуар, но это бы нисколько не помешало ей сдать «вредителя» «куда надо» и где наверняка знают. Илья поспешил убраться из магазина. В «Ленинку» с такой заявкой он тоже не стал соваться — за буржуазные вкусы могли «прописать» на Беломорканале.
Полстены в комнате на Мясницкой занимали книжные полки. Кое-что, задвинутое подальше, откуда не видно, — еще дореволюционные издания. Была там, среди романов на французском, немецком и итальянском (коими Илья не владел) подборка наивной русской фантастики. Листая ее, он вновь подумал, уж не написать ли самому со знанием дела книжицу футуристики? Имела бы, наверно, успех у рабочего класса ошеломительный. Что там — неуклюжий дирижабль с винтом под брюхом? Примитив. Районный масштаб. Звездные войны! Искусственный интеллект! Зомби! Мутанты! Бэтмэн! Известность. Авто с шофером. Почетное место на партсобрании. Или нет? — посадили бы, чтоб не сеял смуту, сгинул бы в Магадане, проклиная несуществующих марсиан. Поддавшись панике, Илья сжег рассказ про Клювина, нацарапанный в горячечном бреду, — на всякий случай.
ebooksa