Спрятанные во времени

Через двадцать минут они уже летели по Китай-городу. Было к шести и солнце валилось за теплые скаты крыш. Асфальт был черным и чистым. С тенями растекалась прохлада.

В сравнении с Москвой будущей на улицах почти не было авто, так что Илье, привыкшему к толчее шныряющих колесниц, проспекты казались пешеходными зонами — в лучших традициях «мэра три-эс» — там, где следовало больше бояться посконного наглеца-извозчика, а не пары выползающих за ворота «Фордов» с дачниками. Варенька же, напротив, опасалась урчания каждой развалюхи с мотором и то и дело дергала мужа за рукав, чтоб смотрел в оба. В то же время могла легко наорать на ломовика, сунувшись под самую морду лошади, да еще и потянуть ее за уздцы. Илья лошадей боялся, они его тоже недолюбливали.

Так, гуляя об руку по Ильинке, они добрались до ГУМа и встали во втекающий в здание поток — разномастный, словно идущий на карнавал. «Братья» из Средней Азии шли на приступ целыми аулами, утомившись, садились кагалом на пол и пытались обосноваться прямо посреди галереи, мешая всем и вся подходить к витринам. Илье казалось, вот-вот — и они разведут костры, установят юрты и достанут откуда-нибудь овец… Но тут являлся суровый страж и стойбище разгонял, холодно игнорируя национальные традиции и чувства верующих. Илья не раз слышал в толпе английскую и немецкую речь, но, когда оборачивался, никак не мог разобрать, кто и с кем говорил. Огромный и усатый поляк гордо обгрызал эскимо, казавшееся спичкой в его руке, разговаривая с худосочной девицей в шляпке, которой досталась сладкая вата размером с испуганную сову.

Насмотревшись на пестрый люд и сами схватив мороженое, они поднялись во второй этаж, где было чуть посвободней, и начали изучать товар. Точнее, этим занялась Варенька. Илья же больше разглядывал потолок, вспоминая, как недавно ходил по ГУМу с деловой знакомой из РБК, подыскивая подарок нужному человеку. Знакомая, кстати, была симпатичной и имелась у них с Ильей история несколько лет назад, прервавшаяся как-то из-за отъезда и не нашедшая продолжения. Тундра бывала от раза к разу, так что Илья был весьма настроен возобновить, тем более, по слухам, знакомая эта только что развелась… Но, что об этом теперь?

Если смотреть на потолок, мало меняющийся с годами, то можно было представить, что сейчас двухтысячные и немножко поностальгировать, чем он и занялся, ведомый зигзагами за рукав, пока не ткнулся грудью в косяк какого-то входа.

— Ты что, Гринев, уснул на ходу? Ну-ка просыпайся. Я сюда, — пропела Варенька и мгновенно растворилась в отделе.

От двери вглубь, минуя манекены и продавщиц в синем, тянулась металлическая стойка с образцами. Десятки жакетов разных фасонов висели на плечиках рядком, являя собой, по-видимому, соблазнительнейшую картину для дам, которые деловито крутились вокруг них, что-то такое нащупывая в манжетах, будто там им могли оставить тайное послание английского короля. Такового не обнаружив в одном, они спешно переходили к другому экземпляру, проделывая с ним то же, а затем шли к третьему, четвертому, и дальше, дальше, поддевая взглядом облака разноцветных шарфиков у прохода.

По какой-то системе жакет вдруг выдергивался из ряда и оказывался тщательно рассмотрен с фронта, с боков и сзади — до шовчиков на подкладке. Большая часть изделий отсеивалась, и лишь одно-два переносились дамою, имевшей загадочное выражение лица, в тесную примерочную кабину. Остальные, кружащие у ассортимента, провожали ее взглядами, делая мысленную отметку.

— Как у Марлен! — радостно воскликнула Варенька, рассматривая покупку.

— Куда лучше. Ты в нем просто сияешь! — поспешно отозвался Илья, не сразу сообразив, о какой Марлен идет речь. Затем в памяти вспыхнул образ дамы с мундштуком на черно-белом фото — элегантный и наигранно-синтетический.

— Госпожа Дитрих была бы польщена знакомством с такой красавицей, дорогая, — светски добавил он, зарабатывая очки, за что был награжден поцелуем.

«Значит, правильно вспомнил…».

Покупка привнесла в отношения невиданный подъем чувств. Илья невольно вспомнил знакомых женщин из своей прежней жизни, удивить которых можно было лишь купив Виндзорский замок и тут же под камеры покончив в нем с собой во имя добра. Единственным отличием была Тундра — вот уж уникальная личность! — привести в восторг которую мог, наверное, только какой-нибудь древний, неизвестный науке досель горшок с прахом доисторического мурзы, и чтобы упокоенный с ним гарем сам ей откатил камень, провел экскурсию и вписал себя в каталог.

Они шли вдоль Москвы-реки, глядя на воду и ряд освещенных закатом зданий. Вечер сложился как нельзя лучше, погоды стояли великолепные. Варенька пританцовывала от счастья и непрерывно о чем-то говорила: речи не могло быть — надеть драгоценную вещь сейчас… она блеснет в ней потом… над поводом нужно еще подумать… одно ясно: Ирка сто раз издохнет от зависти, и Дарья Петровна тоже, и остальные, коим несть числа. Тут же Илье было открыто, что Ирка эта беременна, только скрывает, хотя всем понятно, и что это от того самого (кто он, не уточнялось, но ясно было, что проходимец), а Дарья Петровна — тупая старая грымза, пропахшая нафталином.

Жизнь крутилась как никогда и радость наполнила Илью под завязку, отчего он вдруг ощутил пинок энтузиазма в районе крупа и решился на то, чего отчаянно и справедливо боялся: поведать тайну первого утра здесь, о котором так неловко было вспоминать.

Начал издалека, несколько раз сбивался, перешел в конце концов к главному и не успел закончить, когда Варенька странно на него посмотрела. Он, конечно, ожидал ее недоверия, утомительного долгого разговора или насмешки… Но ничего этого не случилось — только испытующий острый взгляд, прижавший его к земле. Нет, не так даже: сквозь ее глаза на него взглянула какая-то древняя общая для всех женщин мудрость, возникшая раньше членораздельной речи, позволявшая им бессчетные века вынашивать и растить детей, кормить, лечить и оберегать, а также удерживать мужей от очередной опасной глупости. Поскольку в процессе эволюции в основном выживали мужчины, способные прочесть этот сигнал, и счастливое это свойство нам передается от пращуров, Илье на секунду показалось, что под ногами разверзлась пропасть, а сверху хлынул ледяной дождь.

— Только пообещай больше никому никогда об этом не говорить, ладно?

Поверила она ему или нет — невозможно было понять. Сам бы он себе не поверил. Где-то глубоко зашевелилась досада и смутное прозрение того, что женщине важна не какая-то там «правда-истина», любимая Пифагором, а то, что сейчас все в порядке и не должно становиться хуже, и что для этого нужно делать поменьше глупостей. А также нет никаких сомнений, кто именно из них двоих к глупостям тяготеет как кот к рыбьему хвосту.

Не успел Илья собраться с ответом, как Варенька вдруг снова превратилась в понятную и простую, довольную мужниным подарком жену, за которой он шел, словно причастившейся, в бессловесном сне до самого дома, подбирая слова, которые все оказывались не теми. Уже во дворе, миновав ворота, ступив в гулкую темноту подъезда, он наконец пришел к чему-то, и впервые сказал ей то, что не говорил никому со студенческой скамьи и, определенно, еще никогда не говорил всерьез.

Лиловый свет