Сам пострадавший лишь отмахнулся, давая понять, что спорить тут бесполезно. В лучшем состоянии он бы не преминул добавить, что спирт негоже переводить на всякую ерунду, но теперь лишь посмотрел на бутылку здоровым глазом и ничего не сказал.
— Слышь, Матвей, заткни бутыль, а? Воняет как из помойки! Сейчас заварку приложим — будет как новый, — приказала глазу Зинаида Львовна таким тоном, что орган зрения просто не имел вариантов.
Каждое слово с ее губ слетало облачком дыма. Она склонилась над мужем и щелкнула его по макушке:
— Что ты трешь?! Что трешь? Тебе же сказано — не тереть!
Было сказано или нет, но Николай продолжил другой рукой, как ребенок, делая себе хуже.
— На вот, платок приложи… И не три ты, боже ж мой!
Из-за косяка показалась голова Иту — отрока пугающей худобы с запавшими старческими глазами. В спектаклях он мог играть только Смерть и Голод — обоих сразу. При этом наедался как Сезар де Базан в ночь перед казнью, но все шло не впрок. Если бы Иту Ярвинена откармливали на убой, жить ему предстояло вечно.
— Па-ап?..
Матиас, не теряющий надежды применить свое чудо-зелье, стоял, послушно заткнув бутылку.
— Молодец, Иту, забирай папку, а то он тут мозги крутит, — Зинаида Львовна покосилась на трущегося сзади соседа.
— Ма-ама зовет, — протянул отрок, лупая глазами. — А что случи-илось?
Варенька обернулась с чаем и Быстрова, подув на ватку, стала делать мужу компресс, отложив папиросу на край стола.
Тень падала на ее лицо под каким-то необычным углом, выхватывая частями нос, подбородок, скулы, вьющуюся прядь над бровями. Огромные черные как омут глаза искрились. Илья впервые увидел, как необычайно красива суровая Зинаида Львовна. Красива настолько, что у него перехватило дыхание. Теперь, наверное, встретив ее в бесформенном халате у керосинки, он уже не сможет безразлично отвести взгляд — всякий раз перед ним будет вставать этот фантастический образ, спрятанный на дне замусоренного колодца повседневности.
— Вот и хорошо. Так сиди. Может, тебе еще чего-нибудь окунуть? — подмигнула она мужу, возвращая папиросу на место. — Никаких больше хворей не намотал? Не лезь рукой, тебе говорю! Коль, ну ты что как маленький? Пойдем, я перевяжу.
Скоро, после увещеваний, слышавшихся за дверью, супруги возвратились на кухню, гоня перед собой двух детей и кота, которого на ходу пытался пнуть неуемный Валька.
Голова Николая Валериановича была замотана бинтом так, словно в нее угодил снаряд, майка в разводах чая, на губах лихая улыбка. Имел он победный вид, как спартанец, бившийся в Фермопилах52.
— Все! Завтракайте, кто что найдет, и отстаньте от меня, я опаздываю. А ты не дури, Коль, обязательно сходи к доктору, — сказала мадам Быстрова и отчалила собираться на службу.
Скоро в квартире никого не осталось, кроме Каляма. Но кот не имеет паспорта, поэтому скажем, что никого.
В то утро Гриневу приснился сон, будто он на паруснике входит в седую бухту, стоя на носу судна — ледяной ветер обжигал лицо, пробирался пальцами под кафтан, ноги в ботфортах каменели, в снастях выло как в печных трубах, и небо — низкое, полное ледяной крупы, цепляло острия мачт, заваливаясь на мыс.
Место было торжественно и мрачно. Смотреть на него — отрада, быть там самому — не приведи Бог. Ни деревца, ни подсвеченного окошка, только снег, камень да бесноватое море в ледяных оспинах.
ebooksa