Вскоре соседи, малолетние и солидные, растворились, и Варенька ушла на работу, чмокнув Илью в висок. Начался его бюллетень. Калям, шаром надувшись у косяка, не давал о себе знать и вроде бы даже умер, но при этом внимательно следил одним глазом, храня спокойствие на расцарапанной морде. Какие-то темные делишки творились в последнее время в кошачьем обществе — то и дело общий квартирный питомец возвращался с ночных вояжей с каким-нибудь боевым уроном. Давеча сообща на кухне мазали ему ранения йодом, скотина-кот извивался, но не царапал, чуя руку кормящего, и вот, на тебе — снова нос в кровавой коросте.
Напившись чаю до изумления, належавшись, находившись по коридору, Илья совершенно раскис к полудню, не зная, как себя применить, маясь от слабости и ежа в горле. Еж ворочался, царапал воспалившуюся гортань, лез куда-то ниже. Илья топил его соленой водой, но тот не прекращал наседать. Ко всему, было невыносимо сидеть без дела в четырех стенах, слушая гудение труб и жалобный скрип полов. Радио несло какую-то чушь, телевизор отсутствовал как идея, эпоха интернета — великого всепоглощающего болота — даже не брезжила…
Илья подумал о том, как проводили время в Средневековье, и пришел к выводу, что кроме алкоголя и войн мало что оставалось, если, конечно, не горбатиться сутки напролет, зарабатывая себе на хлеб. Женщины еще… Но тут существуют определенные природой лимиты — занять ими все время категорически невозможно. (Добавим: оно и к лучшему.)
Депортировав за окно снова объявившегося шершня, он какое-то время возился с оторванной створкой шкафа, которую приделал кое-как, отменно изодрав полировку. Труд сей радости не принес ни ему, ни шкафу. Руки потели, глаза слезились, инструмент соскакивал постоянно, и прессованная стружка крошилась, отдавая запахом канифоли. Илья без иллюзий считал себя «рукожопом», М. ить умел лишь подозрительного вида скворечники, в которых никогда не селились птицы.
— Хорошо, я не часовщик, — резонно заметил он себе, оттопырив веко перед зеркалом. — Глаза красные… язык… обложен. Хрен его знает, отлежаться надо. Грипп… грипп. Почему он с двумя пэ, кстати? И почему с пэ вообще — логичнее было б с бэ… Конская доза витамина С, теплое питье, покой, оптимизм, сон…
Затем он снова заперся в ванной. Хоботил носом ромашковый отвар, фыркал, полоскал солью горло, сидел на перевернутом тазу, глядя как в разломах плитки шныряют овальные мокрицы, занятые своим делом.
«Что им за счастье? — размышлял про себя Илья. — Живут в грязи, и едят грязь. Пол скользкий и в пятнах весь, а они на нем босиком… Впрочем, и я на нем — только в тапках да таз под задом. Штаны да тапки — вот и вся разница в нас с тобою, друже сороколапое! По паспорту ты — дрянь бесштанная, а я — одетая, за что плачу подоходный налог и в профсоюз от оклада».
Комната, кухня, балкон, передняя — все наводило на него тоску, и рука уже тянулась за папиросой, но Илья отдернул ее: все же такой отравы он не позволит! Лучше стакан водки, чем закурить. Но водки ему отчего-то не хотелось. Достав Варину праздничную заначку из
Книга, нужна хорошая книга, вот что!
С этой идеей он резко встал, щелкнул коленями и потрусил в комнату. По дороге запнулся о часового-Каляма, выдавшего обиженный мявк, и выбрал наугад с полки, оставшейся, видимо, от его предшественника — пожелтевший томик с разоренной обложкой — «Гектор, моя собака» Эгертона Йонга129:
«Предлагая свое жизнеописание, Гектор покорно просит только об одном. Пусть тот, кто удостоит прочесть его правдивую повесть, постарается быть терпеливее и ласковее с своей собакой и пусть относится внимательнее к ее природе и свойствам…».
Пусть! Пусть все будут ласковы к собакам, ибо ведомо лишь богам, как им достается за близость и преданность человеку. Илья согласно кивнул, но читать не стал и потянулся за другой, оказавшейся «Богемой» Анри Мюрже130:
«Однажды утром (это было 8 апреля) Александр Шонар, посвятивший себя двум свободным искусствам — живописи и музыке, — был внезапно разбужен боем курантов, мелодию которых исполнял соседский петух, заменявший ему часы…».
И он, и он, живший век назад, писал про дурное утро! Изменилось что-нибудь в человеческой природе за эти годы? Нет! Сам он, Илья Гринев — явное тому подтверждение.
Обе книжки его не заинтересовали. Кажется, все, что могли сказать ему литераторы, он сам мог прекрасно рассказать им — про утро, про собаку и вообще.
— При таких раскладах, самому чего-нибудь нацарапать? — спросил он у Каляма. Кот согласно зажмурился.
Размяв деловито пальцы, Илья выудил в камоде тетрадь, вполовину свободную от Варенькиных рецептов, чертежный отточенный карандаш, снял с полки и устроил на коленях иллюстрированный том «Парусных судов» — широкий как детский стол, и принялся выводить с первой проскочившей в голове строчки:
«Кто-то скажет, мол, чудеса не случаются, ну а я скажу…».
Барон Клювин
«Кто-то скажет, мол, чудеса не случаются, ну а я скажу…
ebooksa