– А что совсем уже не так мило, так это – пользоваться беззащитностью одинокой женщины, с слабостью, доверчивостью, чтоб принудить ее, хоть бы силой, не иметь другого прибежища, как к состраданию похитителя.
– Тьфу, какая мерзость! ну, моя страсть к приключениям не доходит до таких подвигов.
– Я никогда в этом не сомневалась…
– А как зовут этого ловкого человека?
– Граф де Шиври. Он ускакал вперед; он уже теперь, может быть, в Зальцбурге и, поверьте, ни перед чем не остановится, лишь бы добиться своей цели. Именно для того я и собралась вдруг ехать к ней, чтоб предупредить, предостеречь ее от этого страшного Цезаря… чтоб помочь ей и вырвать у него из когтей.
– Вы? этими вот маленькими ручками? Хоть вы и принцесса, а все-таки женщина, да еще и одна, что же вы можете сделать?
– Епископ Зальцбургский, владетельный государь в своем городе – мне родственник. Я уверена, что, по моей просьбе, он даст мне конвой, чтоб защитить графиню де Монлюсон от всякого покушения. Тогда пусть попробует граф де Шиври дотронуться хоть до одного волоска на её голове!
– И все это оттого, что Монтестрюк ее обожает?
– Да, оттого, что он ее обожает.
Принцесса сказала это таким нежным и печальным голосом, с такой жгучей горестью и с такой покорностью судьбе, что маркиз был тронут до глубины души.
Она заметила это по его глазам и, улыбаясь, как мученик, которого коснулся огонь костра и который устремил взоры к небу, она продолжала:
– Не жалейте обо мне. В этой беспредельной преданности, из которой состоит теперь вся жизнь моя, есть тайная прелесть, какой я прежде и не подозревала. В мыслях нет больше ни малейшего эгоизма… дышишь, действуешь, надеешься – все для другого… Очищаешься душой в этом жертвенном огне, делаешься лучше… Это, может быть, и не то, о чем я мечтала, но это несравненно выше! На Востоке, говорят, вдовы приносят себя в жертву, чтоб не пережить любимого мужа… Почему же христианке не принести в жертву любви своей счастью любимого человека? Неужели разбить свое сердце трудней, чем сжечь тело? У меня хватит на это храбрости и, может быть, мне многое простится в последний час за то, что я много любила.
Маркиз утирал слезы украдкой.
– Чёрт знает, что такое! вот уже я плачу, как ребенок! – сказал он.
Он взял обе руки принцессы и принялся целовать их одну за другой, потом вдруг вскричал гневно:
– И он не у ваших ног, язычник проклятый!
– Вы поедете со мной, я могу на вас рассчитывать, не правда ли? – спросила Леонора, уверенная теперь в победе.
– Всегда и во всем; еду, куда прикажете.
– Ну, так поскорей!.. Нельзя терять ни минуты!
Она сделала усилие и пошатнулась. Маркиз бросился поддержать ее.