Запах снега

– Не все равно, – покачал головой Граф, – разница есть.

– Какая?

– Подрастешь – узнаешь.

Теперь они стояли на расстоянии метра и молча смотрели друг на друга. Лика враждебно, с вызовом, как смотрят порой на пыточника или палача. Граф угрюмо, словно палач, не особо желающий исполнять приговор, но не имеющий альтернативы.

– Я много думал, Лик. Тревожно мне от тебя. Неуютно в душе. Все, что случилось с нами, противоречит моим убеждениям.

Он не выдержал смотреть на нее, отвернулся и сказал в сторону:

– А на убеждениях строится вся моя жизнь.

– Все понятно, – как-то безразлично усмехнулась Лика, и Граф было с надеждой выдохнул…

Но тут она посмотрела на него своим волчьим взглядом и быстро заговорила:

– Тебе на меня плевать. Все твои убеждения – бутафория, за которыми прячется здоровый эгоизм. Крестик на груди, кольцо на пальце… Это маскарад. Убеждения – красивое слово. Но наступает ночь – и все твои убеждения идут к чертям.

Она чеканила, припечатывала все эти слова – крестик, кольцо, маскарад. Эгоизм, убеждения, к чертям… Словно в вестерне, внезапно выхватив пистолет, она выстрелила и не промахнулась. Граф опустил голову, плечи, постоял немного, и все так же, сутулясь, пошел к палатке. Встал на коленях перед тубусом, открыл его и заполз внутрь.

XXVII

Я бежал к палатке, и мой взгляд был сосредоточен на ней. Я не хотел, чтобы меня видели, но в любую минуту из тубуса мог кто-нибудь вылезти, и тогда выход один – лечь и застыть, в надежде быть принятым за камень. Вдруг палатка заколыхалась, тубус открылся и из него вылез Граф. Он даже не глянул в мою сторону, сразу отвернулся к солнцу и, приставив ко лбу ладонь, стал смотреть вверх, на перевал. Потом выползла Лика. Я лежал, не шевелясь. Лика тоже смотрела на склон, на пилу. Потом они стали разговаривать, но я не слышал, о чем – они говорили тихо. Затем Граф залез обратно в палатку, а Лика, постояв, обошла ее, достала из оттяжек лыжи и пошла вверх по склону – прямо на перевал.

Маленькая, совершенно беспомощная перед всем этим белым безмолвием, она шла вперед, не оглядываясь. Зачем она шла туда, в сторону перевала, одна, я не знал. Но я чуял опасность. Не только для меня, но и для нее. Она шла на лыжах, но снег был ей по колено. Он зыбко лежал на склонах, в любой момент готовый прийти в движение и снести все на своем пути. Горы дышали. Словно гигантские снежные легкие, они делали глубокий вдох из облаков, пятые сутки сыпавших снег. И я знал, что за вдохом последует выдох.

Я вдруг понял, почему так ей симпатизировал, почему она так привлекала меня. Она была смелая. Она была в тысячу раз смелее их всех. Она так любила этот дикий мир, что не боялась нарушать его границ, и эти границы перед ней просто сыпались. Чтобы любить, надо чувствовать. Она нутром чуяла не только лес вокруг, но и весь чертов мир. Она была прекрасна. И внутри нее жил зверь.

Я догнал ее. Никогда еще я не был так близко к человеку. Да и не собирался быть. О чем она думала? Чего хотела? Ее мысли были в смятении. Даже если ей удастся подняться на перевал, ее может накрыть на спуске. Неизвестно, что там, за перевалом. Я слышал, там каньон, ледопады, сбросы. Я шел за ней, шел и думал, что делать, как ее остановить. Наконец, она обернулась.

Ее глаза расширились, рот приоткрылся. Я был для нее и богом, и смертью. Слово «экзистенциальный ужас» теперь у многих вызывает усмешку, но это был именно он. Человек, испытавший его, готов умереть. И она была готова. Медленно переступая лыжами, она развернулась ко мне лицом. Жаль, что я не улыбаюсь. Потому что в этот момент мне захотелось улыбнуться, показать свое расположение. Но я не мог. Не умел. Я просто стоял и смотрел на нее. И она стояла. И смотрела. Но я нашел выход. Я говорил с ней, как со зверем – движениями. Я сел перед ней и расслабленно положил хвост на снег, давай понять, что дальше она не пойдет.

Медленно, она стала пятиться назад. Это получалось у нее не слишком хорошо – задники лыж зарывались в снег. Тогда я встал и отошел в сторону.

– Возвращайся, глупая! – сказал я ей.

Я молил ее, как тигрица просит не трогать ее детенышей – за секунду до смертоносного прыжка. Наконец, она медленно, как во сне, развернулась и пошла в сторону лагеря. Темнело, и черный шатер палатки был еле виден. Я пошел рядом с ней, параллельно лыжне.