Пять тысяч за несколько минут. Или сколько мы уже здесь? Неплохо, да. Расценок я не знаю, но это точно не плохо.
Деньги бы мне сгодились, но я никогда не возьму у Ромы ни копейки. Не теперь, когда он оказался такой мразью.
Поднимаюсь с пола. Плевать на трусы, пусть подавится, поеду в концертных.
— Сколько, Аня? — спрашивает, когда уже натянула тунику и сделала шаг к выходу.
— Я не шлюха! — громко.
— А судя по тому, как сиськами трясла на сцене, ты лжешь, — шипит и лыбится, скотина.
Я замялась. Стало неудобно и неприятно, но и оправдываться перед ним не собираюсь.
— Это случайность, — направилась к выходу. А в груди сердце кричало: «Ну, еще немного».
Еще немного послушай его голос, повернись, попроси дать тебе член, снова ощутить его во рту и в себе. Надо уходить, но я медлю.
— Вот так и уйдешь?
— А тебе есть еще что мне сказать? — повернулась я к нему и обожгла взглядом, впитывая каждую черточку, чтобы хватило еще на три года или на всю жизнь.
— Привет, как дела?
Издеваешься?!
— Да пошел ты на хуй! — только и говорю я, показывая средний палец.
Где же та девочка, которая и мат-то произнести боялась? Она осталась где-то там. Танцует легко, без тяжести проблем и навалившейся ответственности.
А я изменилась. Нет, все осталось прежним. Волосы все так же темны и шелковисты, а стан строен, глаза синие. Вот только душа. Там нет больше чистоты и невинности.
Жизнь сорвала ее, как пластырь с раны, и сдобрила рану солью. Все беды из-за мужчин. Смерть отца, предательство Артура — лучшего друга, и Рома…
Больше подумать не успела. Густую, наполненную похотью тишину между нами разорвал его шаг и мой стон, когда он накрыл мои губы.
Надо уходить.
Надо прекратить тереться об его тело и извиваться, когда он ведет рукой от бедра вверх, задирает тунику и сжимает грудь.