Мы подъезжаем к лофту. Пять этажей, мансарда и, должно быть, шикарный вид на город.
В коридоре консьерж.
Он без проблем нас пропускает, и, пока мы едем наверх в зеркальном лифте, неспешно обсуждая выступление, я невольно вспоминаю лифт в больнице.
Именно тогда я уже понимала, что Рома стал заразой, которую не вытравишь просто так. Тут даже облучение его безразличием не помогло.
Ничего не меняется.
Мы выходим из лифта, и нас уже встречает высокая темноволосая женщина с серьгами-кольцами и густым макияжем на лице. А вот наряд у нее шикарный: платье бордового цвета, слегка приспущенное в плечах, жемчужное колье, и я… бедная замухрышка. На мне купленная когда-то Ромой блузка под цвет глаз и черная юбка-стрейч почти до пола.
— О! Это сам Афанасьев Олег, — провозгласила она громко, привлекая внимание гостей за ее спиной, — и его личное вдохновение! — Можно не так пафосно? — Добро пожаловать!
Ее улыбка растянулась неестественно широко, а затем она обернулась к людям, среди которых она казалась неестественно яркой, громкой, пафосной.
Но и это все отошло на второй или даже десятый план, когда я расслышала ее фразу и поняла, на кого она смотрит. Это разверзло подо мной землю и вызвало желание прыгнуть туда, потому что преисподняя была теперь и здесь.
— Рома, милый! Подойди познакомься.
Глава 29. Рома
Есть моменты, когда время замирает. Дыхание останавливается, и чувствуешь, что впал в летаргический сон. Умер на мгновение. На такое долгое-долгое мгновение.
Лица, праздничные наряды, звон бокалов. Смех. Все замерло, когда вошла в квартиру вместе с Афанасьевым она.
А после голоса Антонины я слышу треск стекла и не понимаю, откуда он. И не хочу понимать. Потому что не могу оторвать глаз от вмиг раскрасневшегося лица, больших глаз, шелковистых волос и чужой руки, что так по-хозяйски сжимает ее талию.
Какого хуя ты здесь делаешь, Аня?
Спросить легко, ответить некому.
В ушах какой-то шум. Кровь толчками бьется в мозгу.
Моргаю и понимаю, возле меня лепечет Антонина, но я ее не слышу, она где-то далеко, а вот Аня близко. Далеко и близко.
И тут руку обжигает спирт.
— Ты что творишь? — шиплю от боли и смотрю вниз. Тоня уже обматывает мне руку бинтом. Под ногами осколки.