Рама из обледенелых досок была тяжёлой. Руки скользили, и нам стоило немалых усилий водрузить её на «газик». Комаров обошёл машину кругом и сказал:
– Вяжите, да покрепче, не то свалится мне на голову. – Он потыкал пальцем. – Спереди крепче вяжите за бампер, а сзади за буксировочный крюк.
Затем все облепили палатку и под дружное «раз-два – взяли» водрузили её на раму. В общем, получилось даже очень ничего.
Я тем временем притащил всё своё кухонное хозяйство – баки, тарелки, кружки – и не забыл прихватить оленью тушу и десяток банок с мясными и рыбными консервами.
Жора Щетинин помог мне упаковать мои шмотки в несколько брезентовых мешков, уложить их на нарты, а затем надёжно увязать. Тем временем появился Комаров.
– Ну что, доктор, готов?
– Готов, Семёныч. Можно отправляться.
«Газик», урча, покатился по очищенной от ледяных осколков дороге, набирая скорость. Уже темнело. Короткие серые сумерки сменились непроницаемым ночным мраком. Лучи фар пронизывали его, образуя туннель. Свет отражался от ледяных глыб, наваленных по обеим сторонам дороги. Ветер усилился. Пошёл густой снег. Я уже почти не чувствовал ни пальцев, ни носа. Единственная мысль, сверлившая мозг: не вывалиться бы. Комаров прибавил скорость, и нарты стало швырять то в одну, то в другую сторону, а я цеплялся изо всех сил, чтобы не свалиться с них. Было что-то фантастическое в этой гонке во мраке над океанской бездной. Я как бы утратил ощущение реальности происходящего.
Резкий толчок вернул меня на бренную землю. Нарты подпрыгули, наскочив на большой обломок льда, и я шлёпнулся на груду оледеневшего снега. Комаров помог мне заново увязать мои вещи, и последние 100–150 метров мы преодолели без приключений.
Пока все занимались перевозкой грузов, я отправился в новый лагерь и там принялся оборудовать одну из привезённых палаток под камбуз. Вымел снег, настелил лучшие из имеющихся оленьих шкур, расставил койки, установил в центре палатки столик и несколько стульев. У входа в палатку укрепил большой деревянный ящик, водрузив на него обе газовые плитки. Теперь оставалось подключить их к газовому баллону, и новая кают-компания могла принимать гостей. К их приходу уже закипел чайник, в большой кастрюле весело бурлили пельмени, а под потолком, мерно покачиваясь, оттаивали три буханки хлеба.
Трудно передать восторг товарищей, уставших, промёрзших, когда они снова оказались в тепле, вдыхая аромат кипящих пельменей. Но Комаров, проглотив несколько штук, снова уселся за руль «газика», и все нехотя покинули наше новое уютное гнёздышко.
Особенно много хлопот доставляет нам наша новая трасса. То её переметёт, и в зыбучих сугробах, словно в песке, вязнут колёса. То разведёт одну из трещин, и приходится на себе таскать плиты сторошенного льда, сооружая из них мостик. То неожиданная подвижка завалит дорогу ледяными глыбами, и их надо растаскивать, освобождая проезд. То очередным сжатием выдавливает на поверхность зубчатый забор, перегораживающий путь машине. И так без конца. Комаров терпеливо ждёт окончания ремонтных работ, и снова колёса «газика» отмеривают километр за километром, швыряя из стороны в сторону тяжело гружённые нарты.
На новой льдине
Переселение в новый лагерь и отсутствие отдельного камбуза отнюдь не освободили меня от обязанностей кока. Время от времени я хожу готовить в нашем старом камбузе-фюзеляже, который с помощью Гудковича и Дмитриева удалось немного прибрать и навести относительный порядок. Неожиданно на продуктовом складе за мешками с крупой я обнаружил сырокопчёные окорока – два самых что ни на есть настоящих тамбовских окорока. Я немедленно принялся листать «Книгу о вкусной и здоровой пище» и, почерпнув необходимые сведения, растопил большой алюминиевый бак воды. Засунув туда окорок, я набросал, не скупясь, все имевшиеся под рукой спе- ции и поставил вариться, как указывала книга, на шесть часов. Первым на ужин прибыл Яковлев.
– Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, – сказал он, принюхиваясь и демонстрируя незаурядное знание классической поэзии.
Когда все собрались на обед, я поставил на стол блюдо с дымящимся окороком. Это была приятная неожиданность, и вскоре от огромной копчёной свиной ляжки осталась одна лишь кость. Я хотел попотчевать едоков аппетитно пахнувшим бульоном, но от этой идеи пришлось отказаться. Бульон на вкус был солонее океанской воды. Чтобы добро не пропало даром, я вынес бак на мороз. К вечеру бульон превратился в круглый тёмно-коричневый слиток. Разбив его на куски, я целую неделю добавлял его в борщи и супы, придавая им не- обычную духовитость и особый, ветчинный привкус.
Но вскоре прогулки на обед за полтора километра всем надоели, и было решено организовать камбуз в новом лагере. Поскольку свободной палаткой мы не располагали, камбуз решили разместить в нашей жилой палатке, где, кроме меня, обосновались Сомов, Дмитриев и Яковлев. Конечно, соседство с кастрюлями и сковородками ни у кого не вызвало прилива энтузиазма, но иного выхода пока не было. Вторую палатку отдали радистам, подселив к ним Гудковича. В третьей поселились Миляев, Петров и Никитин с Комаровым. Две палатки, совершенно непригодные для жилья, отдали гидрологам и Миляеву под магнитный павильон. Исследования, прерванные ледовой катастрофой, развернулись в полном объёме. Снова каждые три часа Гудкович измерял температуру воздуха, влажность и прочие показатели атмосферы, и каждые три часа радисты передавали на Большую землю сводки погоды. Никитин с Сомовым, проделав во льду новую лунку, принялись обустраивать её, делая перерывы лишь на принятие пищи и короткий сон.
Миляев установил самописцы магнитного поля Земли и, как и раньше, бегал, в сопровождении «записаки», к своему теодолиту. Только гляциологи никак не могли оклематься на новом месте. Все их актинометрические площади с вмороженными в лёд электротермометрами, реперами и рейками остались в старом лагере.
А природа всё не оставляла нас своим вниманием. То налетит пурга, и в круговерти снежных потоков погружаются в сугробы грузы и палатки. То жахнет так, словно льдина сейчас развалится, и ты вскакиваешь как оглашенный, прислушиваясь к треску льда. А вчера сильным порывом ветра сорвало с места палатку гидрологов и понесло её по снежной целине. Так бы и катиться ей до самой Аляски, если бы не гряда торосов. В ней она и застряла, метрах в двухстах от лагеря. Но 22 февраля, в преддверии годовщины Советской Армии, «хозяин Арктики» обрадовал нас солнечной, ясной погодой. Густые, мохнатые тучи, похожие на стадо бизонов, неторопливо брели, прижимаясь к верхушкам торосов, исчезая за горизонтом. До полудня мы трудились, наводя порядок в нашем хозяйстве. Перенесли остатки продовольствия из старого лагеря, привезли на автомобиле клипербот и очистили его от наледи.