Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг.
Полярная полночь
«20 лет спустя»: 1-й ряд снизу (слева направо): И. Петров, М. Никитин, А. Дмитриев, В. Волович, Елена Серебровская (жена М. Сомова), Г. Яковлев. 2-й ряд: 3. Гудкович, М. Рубинчик, М. Комаров, К. Курко
Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Шверник вручает орден Ленина Виталию Воловичу. Кремль. 1951 г.
Бывшая жилая палатка
– Смотрите, – вскрикнул Курко, – а здесь водятся песцы! – И он показал на бисерную цепочку следов, убегавших к югу. Следы были свежие, чуть припорошённые снегом. Как удалось уцелеть зверьку среди этой пустыни? По всей видимости, от голодной смерти спасала его наша «непросыхающая» свалка отбросов у камбуза.
Не питая никаких надежд, взобрались мы на гребень. И – о чудо! – перед нами раскинулось гладкое, как стол, поле годовалого льда, чуть припудренное снежком. Мы шагами измерили его длину – 500 метров. Небольшая, вполне приличная полоса, на которую можно посадить Ли-2 и даже Ил-14. Конечно, ей требуется косметический ремонт: надо будет срубить ступеньку сантиметров 15 высотой, растащить верхушку тороса на подходе к полосе. Но это уже мелочи.
Из-за гряды торосов на севере вынырнули две знакомые фигуры. Это Миляев и Петров.
– Как успехи? – спросил Курко, яростно оттирая замёрзший нос.
– Порядок, – сказал Петров. – Мы побродили, побродили и на- ткнулись на отличное поле годовалого льда. Наверное, метров пятьсот в длину, если не больше.
– Нас тоже можно поздравить, – сказал Зяма. – Мы тоже нашли неплохое поле, и тоже с полтыщи метров.
– Вот уж ни гроша и вдруг алтын, – просипел Миляев.
– Всё бы хорошо, – заметил Курко, – да уж больно далеко от лагеря.
– А «газик» на что?
Мы возвращались домой с хорошими вестями. Но после многочасовой «прогулки» мы так промёрзли и утомились, что долго не могли согреться ни чаем, ни стопками коньяка, преподнесённого нам в награду за успех Михал Михалычем.
На следующее утро, едва рассвело, Комаров в сопровождении Петрова и Гудковича отправился «взглянуть намётанным глазом» на наши находки. А остальные, вооружившись лопатами, занялись ремонтом дороги в старый лагерь. Её сильно перемело, а ветер превратил надувы в столь плотную массу, что её не брала никакая лопата. Пришлось возвращаться в палатку за ножовками. Только с их помощью удалось пропилить сугробы.
Стало смеркаться, аэродромщики всё не появлялись. Дежурный выпустил три ракеты, но ответного сигнала не последовало. Хотя все были измучены до крайности, беспокойство о товарищах заставило нас подняться на ноги. Мы снова натянули свои обледеневшие шубы и гурьбой двинулись в направлении аэродрома. Вся троица повстречалась в 300 метрах от палаток. Они застыли от ветра и холода, устали и поморозились. Особенно Зяма. Щёки и нос у него побелели и потеряли чувствительность. Пришлось уложить его на койку и долго оттирать их шерстяной перчаткой, пока они не приняли нормальную окраску.
А ночью запуржило. Чтобы не подвергать людей риску, Сомов отменил все наружные работы и посоветовал воспользоваться передышкой и заняться починкой обмундирования, которое изрядно истрепалось, ремонтом приборов и другими хозяйственными делами. Дмитриев принялся чинить карабин, то и дело меняя тряпки, принимавшие коричневую окраску от ржавчины, покрывшей ствол.
Сомов, положив на колени рабочий журнал, что-то писал. Время от времени он откладывал карандаш и, откинув голову, застывал в задумчивости, отрешённым взглядом уставившись в светлый круг иллюминатора. Я принялся приводить в порядок дневник, который запустил со дня «великого торошения».
К вечеру 28 февраля ветер стал понемногу стихать, и 1 марта встретило нас тихой, морозной, солнечной погодой.
Итак, сегодня – первый день весны. Но весна здесь, в центре Полярного бассейна, понятие весьма условное. И не потому, что нет ни набухших почек, ни щебета птиц и прочих приятных признаков пробуждения природы, а потому, что так же холодно, так же пуржит и ломается лёд. И всё-таки это весна. Стоило мне перешагнуть порог палатки, как меня буквально ослепил яркий солнечный свет. Ветер разогнал тучи, и солнечные лучи подожгли окружающие сугробы. Всё вокруг сверкало. Казалось, что кто-то разбросал драгоценные камни, и они вспыхивали, переливаясь разноцветными огоньками – синими, красными, зелёными. Это был какой-то праздник света, от которого на душе становилось особенно радостно. Полюбовавшись игрой света, я, наконец, вспомнил о своих обязанностях врача. Эти разноцветные огоньки словно предупреждали – опасно!!! Я немедленно вернулся в палатку, разыскал лежащие много месяцев в рюкзаке очки-светофильтры и оповестил всех товарищей, что после обеда состоится маленькая лекция.