Честь

— Вы напишете статью в свою газету, как Шэннон?

— Да. Мы с Шэннон работаем в одной редакции.

Мина нахмурилась.

— Но ведь газета Шэннон американская.

— Да. Я тоже живу в Америке. А в Индию приехала, потому что…

— Индийцам что, разрешают писать статьи в американские газеты? — ахнула Мина.

— Да, конечно. У нас работают люди разных национальностей.

— А как же старейшины вашей деревни? Они ни разу не пытались помешать вам ходить на работу?

— Я живу в большом городе, Мина. Большом, как Мумбаи. У нас там нет старейшин, — ответила Смита и поняла, что Мина совсем ничего не знает о мире.

— Ача? — изумилась Мина. — Тогда буду молиться Господу, чтобы вы поднялись еще выше, мэмсахиб.

Смита постучала указательным пальцем по тонкому запястью Мины.

— Довольно обо мне, — сказала она. — Расскажи о себе. Как ты себя чувствуешь? Анджали говорит, что вердикт могут огласить со дня на день. Ты волнуешься?

Молодая женщина смотрела на свое запястье в том месте, где его коснулась Смита.

— Да, очень. Даже если судья признает братьев виновными…

— То что?

Мина подняла голову и посмотрела на Смиту в упор.

— Если их признают виновными, останется еще много людей, желающих мне зла. Люди из моей старой деревни считают, что я их опозорила. Здесь, в Бирваде, все винят меня в смерти Абдула. На таких, как мой муж и его брат Кабир, держалось это общество. Их все любили — и знакомые, и незнакомые; они вечно шутили и смеялись. И, само собой, семьи индуистов из близлежащих деревень обозлились на меня за то, что я подала в суд на братьев. Я даже на рынок не могу пойти, мэмсахиб: мне в лицо плюют.

«Наверное, это она не буквально, — подумала Смита. — Впрочем, как знать».

— Мина, — ласково проговорила она. — А ты можешь называть меня не «мэмсахиб», а по имени? Ты же называешь Шэннон по имени?

— Это другое, — с робкой улыбкой ответила Мина. — Шэннон — иностранка.