– Не сомневаюсь, – произнес он мягко. – Уверен, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями. И уверен, что вы действительно сталкивались с известным числом притворщиков и имитаторов. Вам известен такой тип людей. А мне известен ваш, мисс, поскольку я часто встречаю его представителей. Хотя редко таких хорошеньких. – Наконец-то в его голосе прорвался акцент: «ха-а-рошеньких». – Однако их объединяет снисходительное, почти презрительное отношение к боли, которой они никогда не чувствовали сами, к боли, которую они даже вообразить себе не могут. Они работают в больницах, ухаживают за пациентами, чьи страдания варьируют от легких болей до глубочайшей, всепоглощающей агонии. И через какое-то время им все начинает казаться либо слишком преувеличенным, либо попросту надуманным. Не так ли?
– Вовсе нет, – ответила Кэт. Что случилось с ее голосом? Почему он стал таким тихим и неуверенным?
– Нет? Разве когда вы сгибаете им ноги и они начинают кричать при пятнадцати – или даже десяти – градусах, у вас не зарождается подозрение, потом перерастающее в убежденность, что они просто плаксы? Отказываются переносить тяготы лечения? А может, стремятся вызвать у вас сострадание? Они бледнеют, стоит вам войти в их палату, и вы думаете: «Вот ведь! Придется снова иметь дело с этим ленивым размазней». И разве у вас – вас, которая однажды свалилась с дерева и сломала
– Это несправедливо, – сказала Кэт… точнее, прошептала.
– А ведь было время, когда вы только начинали работать и узнавали симптомы истинной боли с первого взгляда, – продолжал Райдаут. – Было время, когда вы бы поверили в то, что я вам покажу через несколько минут, поскольку в глубине души понимали: здесь не обошлось без некой злонамеренной чужеродной силы. Вот почему я хочу, чтобы вы остались и мне удалось освежить вашу память… А заодно вернуть утраченное чувство сопереживания.
– Некоторые из моих пациентов –
Преподобный наклонил голову, словно она сделала ему комплимент. Наверное, так оно и было.
– Разумеется, я это понимаю. Но вы в глубине души теперь считаете симулянтами
– А если я предпочту удалиться?
Райдаут улыбнулся.
– Никто не станет удерживать вас здесь насильно, мисс Медсестра. Как всем Божьим тварям, вам дана свобода выбора. Я не попрошу никого ограничить вашу свободу и не стану ограничивать ее сам. Однако я не считаю вас трусихой. Вы просто очерствели. Очерствели в боях.
– Вы мошенник, – сказала Кэт, до предела рассерженная, чуть не плача.
– Нет, – очень мягко возразил Райдаут. – Когда мы покинем эту комнату – с вами или без вас, – мистер Ньюсам будет избавлен от агонии, пожирающей его изнутри. Боль останется, но без агонии он сможет с ней справиться. Возможно даже, с вашей помощью, мисс, после того как вы усвоите урок смирения. Вы все еще хотите уйти?
– Я останусь, – ответила она, а потом потребовала: – Дайте мне эту коробку для ланчей.
– Но как же… – начал было Дженсен.
– Передайте коробку, – уступил Райдаут. – Пусть проверит. Но больше ни слова. Я собираюсь это сделать, и самое время приступать.
Дженсен вручил ей длинную черную коробку. Кэт открыла ее. Там, куда жена рабочего упаковала бы для мужа сандвичи и небольшой пластмассовый контейнер с фруктами, лежала пустая стеклянная бутылка с широким горлышком. К выгнутой крышке был пристегнут зажимом для термоса какой-то баллончик с аэрозолем. И все. Кэт обернулась к Райдауту. Тот кивнул. Она вынула баллончик и в замешательстве посмотрела на этикетку.
– Перечный газ?
– Да, обычный перечный газ, – подтвердил Райдаут. – Не знаю, продают ли его в Вермонте – я бы предположил, что нет, – но в моих краях он есть в любом хозяйственном магазине. – Преподобный посмотрел на Тоню. – А вы?..
– Тоня Марсден. Я готовлю еду для мистера Ньюсама.