По данным Национальной статистической службы Великобритании, в Англии и Уэльсе в 2016 году – когда я стояла в амбаре и рыдала – состоялось 249 793 свадьбы23. Это примерно 999 172 запинающиеся речи, 4 995 860 упаковок бумажных носовых платков, может быть, 7 493 790 новых нарядов… Как ни крути, та еще суета. Но если почти половина браков в Соединенном Королевстве заканчиваются разводом (43 %, если точно)24, то почему мы до сих пор это делаем? Зачем проходить через пантомиму обетов, колец, связывания рук, рисунков хной, разбивания бокалов, развешивания гирлянд, откидывания вуалей и торжественных клятв, когда в глубине души знаем: этот узел может быть развязан, клятвы – нарушены, кольца – возвращены? Из этих 249 793 браков 106 907, вероятно, окончатся разводами.
Когда-то мне казалось абсурдным то, что мои друзья боролись за право на такую, с моей точки зрения, совершенно бессмысленную вещь, как свадьба. На мой взгляд, это все равно что бороться за право владеть вязаным чехольчиком для рулонов туалетной бумаги или автомобилем
Функция современного брака целиком сводится к тому, чтобы сделать расставание чуточку более сложным, стыдным и административно запутанным. Вот и все. Нет никакой магии в кольце, в обете, в шествии вокруг костровой ямы или битье бокалов. Священник, раввин, викарий и имам никак не могут осенить вас сверхъестественной силой, чтобы вы продолжали любить друг друга, хранить верность и оставаться счастливыми. За этим не стоит никакой великой тайны. Несмотря на слова, произносимые во время свадеб, никакие обязательства не абсолютны. Люди на самом деле не обещают быть с кем-то в болезни и здравии, в богатстве и бедности; да и мы, гости, не станем их к этому принуждать. Родственники и друзья не собираются, если вдруг что, силой заставлять вас быть с человеком, который только что проиграл в карты ваш дом, стал буйным алкоголиком или отказывается к вам прикасаться. Никакие торты и танцы, тосты и цветы, клятвы и символы не могут спасти от подобного разочарования. Единственная причина, по которой супружеской чете следовало бы оставаться вместе дольше, чем паре, не состоящей в браке: они вбухали столько денег, внимания, времени и энергии в свои старания пожениться, что будут с чуть большей неохотой выбрасывать все это на помойку, когда их связь скиснет. Такие дела.
Брак, как и любые отношения, – штука ненадежная. Обязательства, данные другому человеку, ставят вас в постоянное положение неопределенности. Живя вместе, рожая ребенка, объединяя заработки, идя на компромиссы ради карьеры друг друга и веря друг другу, вы делаете жизнь еще более неопределенной. Это вызывает у меня глубокий дискомфорт и, честно говоря, страх. Это заставляет вцепляться ногтями в букет в церкви, потеть от ужаса на танцполе и прикусывать внутреннюю сторону губы в отделе регистрации браков. Но то, что я не выношу неопределенность, – только моя проблема, а не дефект свадеб. Я не могу целиком свалить вину на засахаренный миндаль и белое кружево.
Все «годы паники» я боролась с этой неопределенностью на церковных скамьях, в усыпанных цветами амбарах и (как в данном случае) на приставных лестницах, пока она едва не довела меня до сумасшествия. Я хочу, чтобы браки и свадьбы значили больше, чем они значат. Хочу, чтобы они были абсолютными, вечными, нерасторжимыми, поскольку тогда я смогу, наконец, научиться верить в долговечную любовь. Когда оба родителя у меня на глазах выползали из несчастливых браков, это заставило утратить веру не только в супружество, но и в саму любовь. Я усвоила еще до того, как сама впервые полюбила, что она может закончиться. И научилась не полагаться на других, не верить в их верность, сомневаться в их преданности и сторониться взаимозависимости.
Если посреди очередной свадьбы мне хочется встать и заорать, сорвать цветы со стен, расколотить стулом окно и сбежать, то не потому, что меня оглушают обязательства, которые они на себя берут. Причина в том, что меня бесит хрупкость этих обязательств. Мне ненавистна мысль, что еще два человека могут поступить как мои родители. Страшно, что все пойдет наперекосяк. Перспектива разбитого сердца, утраты и отчуждения после надежд, помпы и обещаний почти нестерпима. Я чувствую себя женщиной в коралловом платье, стоящей в запруженном толпой поле. Ощущаю себя как гвоздь, отравляющий дерево. Посреди моря счастья я – живое напоминание каждому человеку на каждой свадьбе, что любовь не длится вечно, брак можно расторгнуть, родители не всегда остаются вместе, обеты могут быть нарушены. Я – доказательство неудачи.
Неудивительно, что никто никогда не просил меня выйти за него замуж.
8. Встреча с тем самым мужчиной
Стою над водосточной канавой, со всех сторон окутанная запахами гнили и древесного дыма. Вечернее солнце отражается от хлопающего на ветру брезента, утоптанной земли и пластиковых сумок лагеря беженцев «Джунгли». Слышу, как ревет мотор нашей машины, поднимается пыль, колеса беспомощно крутятся в воздухе. Охваченная стрессом и паникой, не думая, хватаюсь за куртку стоящего рядом мужчины и утыкаюсь головой ему в грудь.
Мы застряли. Вот и все. Автомобиль застрял, придется ночевать здесь.
Он кладет руку мне на плечо. Я поднимаю взгляд: темные волосы, поблескивающие глаза, морщинки вокруг рта.
Чуть смущенная, отпускаю его и отстраняюсь. Солнечный свет льется в промежуток между нашими телами. Он улыбается и достает из кармана куртки крохотный блокнотик, исписанный столбиками чисел.
– У меня здесь расписание поездов и паромов, – говорит он. – Просто на случай, если не сможем сегодня вызволить машину.
И ни с того ни с сего я его хочу.
Парой месяцев раньше я делала обложки в одном женском интернет-журнале. Поскольку я была далека от того, чтобы считать себя состоявшимся журналистом-фрилансером – хотя работы день ото дня прибавлялось, – я вцепилась в возможность самой назначать поденную оплату вместо ежедневного выпрашивания новых заказов, что с одинаковой частотой оканчивалось как пшиком, так и четырьмя заданиями к одной и той же дате. Я по-прежнему была одна, спала с мужчинами, которых мой приятель Жан-Люк любовно называл моим «портфолио», работала на фрилансе, жила со своей соседкой Крис, разрывалась между свободой и страхом отстать от других. Поскольку прошло довольно много времени с тех пор, как я работала выпускающим редактором на полную ставку, я совершила несколько поспешный поступок и «твитнула» временный рабочий адрес, прося агентов, писателей и других людей подбрасывать идеи. Однажды, когда я сидела, глядя на Шафтсбери-авеню, отсчитывая минуты до того момента, когда смогу заварить еще чашку чая, и гадая, почему столь многие женщины в редакции одеты как массовка из «Дома сестер Эллиотт»[21], пришло электронное письмо. Я его сохранила.
Я не просто заинтересовалась такой перспективой, мне еще и польстило, что кто-то – тем более мужчина! – прочел мои работы и счел меня достаточно хорошей журналисткой, чтобы написать настолько злободневную статью.
Это мог быть тот решительный сдвиг в карьере, к которому я стремилась.
Вы должны понять: как женщина, работающая в СМИ, я всю жизнь наблюдала, как коллег-мужчин просили писать о Большом Мире – политике, новостях, миграции, экономике, чрезвычайных ситуациях, науке, Вестминстере и деньгах. В то же время меня – снова, и снова, и снова – просили писать о Моей Жизни: теле, семье, отношениях, прическах, детстве, друзьях, мнениях и сексуальной жизни. (Ирония того, что вы читаете это предложение в книге о моем теле, семье, отношениях, прическах, детстве, друзьях, мнениях и сексуальной жизни, дорогие читатели, от меня не ускользнула.) И в печатных, и в цифровых СМИ редакторы в большинстве своем внушали, что, пока мужчины пишут о мире «где-то там», мы, женщины, можем писать о жизни «вот прямо здесь». Им доставались выборы, нам – пищевые продукты. Они писали о войнах, мы – об искусстве. У них – хитовые статьи о мировых событиях, у нас – эссе на тысячу слов о разбитом сердце. Им – передовицы, нам – заметки об образе жизни.
ebooksa