Месма

В ваше родное фотоателье… Вы ведь у нас известный в городе фотограф? Вот и ступайте себе, занимайтесь своим делом.

Вакулин не верил своим ушам. Он тупо смотрел на следователя, непроизвольно пытаясь угадать, какой же вид подвоха ожидает его на этот раз.

- Что смотрите? — снова поднял на него глаза следователь. — Что-нибудь непонятно?

- Я… свободен? — пролепетал фотомастер.

- Представьте себе, да! — чиновник улыбнулся, показав жёлтые от частого курения зубы. — Вас это удивляет? Какие-то грешки за собой знаете? Ну так расскажите — решение может быть пересмотрено. Или вам у нас так понравилось, что и уходить не хочется?

Он рассмеялся — весело и добродушно, будто приглашал собеседника на пирушку в компанию друзей, а тот, видите ли, колебался.

От его смеха Прохор Михайлович невольно оцепенел.

— Нет… Конечно же, нет! — растерянно пробормотал он.

— Ну что ж, гражданин Вакулин… Тогда мы вас больше не задерживаем.

Вакулин с трудом поднялся и, пошатываясь от слабости, направился к двери.

— Справку-то возьмите! — насмешливо крикнул следователь. — При случае может пригодиться.

Прохор Михайлович бережно сложил бумажку и спрятал в карман.

На улице стояло лето — благоухал и цвел июнь. Прохор Михайлович поднял голову и долго смотрел в бездонное синее небо, на котором не было ни облачка. Он вдохнул полной грудью свежий живительный воздух, который после затхлого следственного подвала казался ему волшебным, и он чувствовал, как каждый глоток этого насыщенного июньскими ароматами воздуха словно вливает в него новые силы. Он так и не мог до конца поверить в то, что его освободили. Как такое вообще могло случиться? Из этого подвала люди выходили разве что для того, чтобы отправиться дальше по этапу в края куда более суровые, нежели Краснооктябрьск и его окрестности… Или не выходили вообще, находя успокоение на отдельном кладбище, где хоронили расстрелянных врагов. Но чтобы кого-то из арестованных вот так взяли и отпустили… таких случаев Вакулин не знал вообще.

Он постоял еще немного, с опаской оглядываясь на захлопнувшиеся за ним двери: ему казалось, что вот-вот они раскроются, и выскочат гогочущие тюремщики, чтобы уволочь его обратно в застенок. Однако двери стояли закрытыми, никто из них не выскакивал, а над головой фотомастера ласковый ветерок шелестел зелёными листьями деревьев и пели на все голоса птички… Вакулин наконец опомнился и торопливо засеменил в сторону улицы Свободы.

Он шел долго — к ногам его словно привязали пудовые гири; дыхание часто сбивалось, на лбу вы ступал пот… Но вот наконец и заветный перекресток двух улиц — Свободы и Коммуны. Вот заветный дом, где уже прожито столько тяжких и незабываемых лет. Прохор Михайлович постоял немного перед домом, склонив голову, как будто вернулся к доброму старому другу. Он отсутствовал немногим более месяца, но ощущение было таково, словно он уезжал куда-то как минимум на год. Наконец он справился с нахлынувшим волнением и вошёл в арочный проем, ведущий во внутренний дворик.

Дрожащими руками открыл дверь в свою фотомастерскую. Тихо вошел и остановился в прихожей. Здесь царил полумрак и какая-то затхлая влажная прохлада. Ага, понятно: помещения не проветривали больше месяца! Ну ничего, теперь это легко исправить. Весь погром, который учинили при обыске сотрудники органов, естественно, сохранился: по затоптанному полу были разбросаны фотоснимки, бумаги, пустые черные конверты… Возле кровати на полу лежал опрокинутый ящичек с фотообъективами — стеклянные кружочки раскатились во все стороны и теперь валялись под столом, под кроватью. Некоторые были разбиты… Где сейчас найдёшь хорошие стекла для объективов! Он ведь их предупреждал, но они не слушали… Варвары!

Прохор Михайлович опустился на скрипнувший стул и, опустив голову, задумался.

В фотомастерской стояла глухая, могильная тишина, как будто здесь остановилось время… Да, конечно, надо открыть окно и впустить сюда свежий воздух, пение птиц, голоса улицы… Но фотограф тут же понял, что у него сейчас просто нет сил. Ему необходимо немного отдохнуть.

Безмолвие однако раздражало, угнетало и подавляло его. Ну почему так тихо? Ах да: остановились часы! Их ведь никто не подзаводил… Он взглянул на стену: старые часики служили теперь просто в качестве украшения, а гиря висела на вытянувшейся цепочке, едва ли не достигая пола. Прохор Михайлович приподнялся и, сгорбившись, приблизился к стене. Подтянул на цепочке гирьку, легонько толкнул маятник… тик-так! тик-так! — весело отозвались часы. Фотомастер улыбнулся: надо теперь уточнить время, поставить правильно стрелки! Кстати, а когда он вообще улыбался в последний раз? Прохор Михайлович не помнил…

Но сейчас на душе сразу потеплело! Как будто с пробудившимся тиканьем стареньких настенных часов в это затхлое, пустующее помещение вдруг вернулась малая частичка жизни.