Месма

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я понял, — кивнул в ответ Прохор Михайлович. — Понял… спасибо вам большое и еще раз простите.

— Как ваши дела? — с участием спросил милиционер. — Вас ведь освободили из-под ареста?

— Да… вы представляете? это было так неожиданно… даже поверить трудно!

— Ну почему же? — усмехнулся Шатохин. — Соседство с преступниками не есть преступление. Даже, если вы их фотографируете в силу своей профессии. Кстати, ваша фотография с ее портретом очень нам помогла. Правда, поймать людоедку так и не удалось, но мы хотя бы знаем, где она приняла свою смерть, вполне заслуженную, между прочим.

- Но если она погибла на пароме, почему же среди мертвых ее нет? — рассеянно спросил фотограф.

— Прохор Михайлович! — укоризненно заметил капитан. — Никто не знает точно, сколько людей было на пароме! Вы что же, думаете, мы выловили всех? Чьи-то тела унесло течением, или затянуло в омуты, или прибило под коряги и прибрежные кусты; кого-то вообще разорвало при взрыве в клочья! Даже, если где-то и когда-то всплывут еще чьи-то останки, опознать их уже не удастся. Больше месяца прошло! Так что могилы вашей соседки не существует, и перестаньте мучить себя понапрасну. Подумайте лучше о себе! Вы и так чуть не были признаны соучастником! а это очень серьёзное обвинение. Всё обошлось, и слава Богу, живите себе дальше.

Вакулин еще раз поблагодарил капитана и ушел.

А еще через несколько дней Прохор Михайлович узнал совершенно случайно, что Шатохин свидетельствовал в его пользу, принимая участие в предварительном разбирательстве. Именно благодаря показаниям Шатохина поистине идиотское обвинение Вакулина в том, что он будто бы способствовал бегству людоедки, не получило дальнейшего развития и развалилось…

Так может быть, именно в этом и заключалась причина его нежданного освобождения? А он тут уже начал ударяться в мистику, хотя всё объяснялось вполне логичными и земными причинами. Но по зрелом размышлении Прохор Михайлович понял, что всё здесь далеко не так просто.

Огромное спасибо Василию Петровичу, дай Бог ему здоровья, да вот только свидетельства такого было явно недостаточно для освобождения из-под ареста. Следствие непременно заинтересовалось бы вопросом — не играл ли Вакулин какой-либо роли в организации убийств и в процессе приготовления пищи из жертв Августы; не разделял ли он вкусов людоедок, отделённых от его обители одной лишь подвальной дверью (голод же царит в городе!); не помогал ли он каким-то образом обеим преступницам скрывать следы своих жутких преступлений… может быть, занимался утилизацией отходов? Вопросов к Прохору Михайловичу у следователей должно было возникнуть немало! Однако они не возникли, и этому вопиющему факту рациональных объяснений никак не находилось.

Единственное объяснение лежало за пределами рационального: это была Августа! Даже если она погибла, то и при этом каким-то мистическим образом она могла влиять на ход событий, от которых зависила дальнейшая судьба Вакулина, и не просто судьба: само его существование! При этом в самом факте гибели Августы у Прохора Михайловича были самые серьезные сомнения.

То, что тело ее найдено не было, только усиливало эти сомнения. В глазах Вакулина Августа уже давно превратилась в некое сверхъестественное существо; ее поистине ошеломляющая, неземная красота, ее запредельная, подчас инфернальная жестокость, ее поразительная, словно бы нечеловеческая сила — как телесная, так и духовная, ее способность оказывать влияние на поведение других людей и даже бессловесных тварей — всё это однозначно свидетельствовало в глазах Прохора Михайловича о её нечеловеческой природе. Она была демоницей, богиней — пусть даже и явившейся на землю хоть из Преисподней. И поэтому Августа не могла погибнуть, как обычные люди. Искать её тело изначально было бесполезно, ибо она — жива!

Постепенно Прохор Михайлович свято уверовал в то, что Августа жива. Сама эта мысль, эта непреложная уверенность вызывала в его душе безудержный восторг, придавала ему силы, создавала ощущение счастья. Августа жива…

И он вновь увидит ее, надо только набраться терпения и подождать.

Неминуемо возникал вопрос — если Августа действительно жива, чтО она сделает с ним, когда вернётся? При этой мысли Прохор Михайлович весь цепенел и начинал трепетать всем телом; но как ни странно, ужас быстро сменялся настоящей эйфорией. Пусть она делает с ним всё, что пожелает — он готов. Жизнь без Августы всё равно лишена смысла — лишь бы увидеть ее, а потом можно и умереть. Если она пожелает, он безропотно примет самую мучительную смерть от ее рук; такая смерть — это своеобразная разновидность счастья, пусть и со знаком «минус». Как она с ним поступит, каким мучениям его подвергнет — это решать только ей одной, на то она и богиня его! Пока она его только спасала и отводила смерть от него…

Все эти обстоятельства уже не пугали Прохора Михайловича. Главное — Августа жива, и он верит в это, он твёрдо знает это…

Город Краснооктябрьск, август, 1972 год.

Вернувшись из музея в свой гостиничный номер, Влад сразу же присел к столу и разложил записки перед собой. Это было нетрудно — Вакулин, как человек весьма аккуратный, тщательно пронумеровывал страницы. Толстая стопка листов в руках Влада теперь постепенно приобретала упорядоченный вид, а фотоснимки он складывал отдельно. Сегодня его интересовало одно: есть ли в записях Прохора Михайловича хоть какие-то указания на существование могилы Августы, и если да, то как ее возможно найти.

Однако после подробного описания бомбёжки на реке Влад наткнулся на пространные рассуждения автора по поводу его неожиданного освобождения из-под ареста, и эти рассуждения перемежались неуемными дифирамбами по адресу людоедки, из которых следовало, что Августа вообще не человек, а некое сверхъестественное создание, которому Вакулин должен преданно служить и выполнять все ее приказания. Свое освобождение фотомастер также связывал исключительно с вмешательством Августы. При чтении этих панегериков у Влада создавалось впечатление, что всё это писал сумасшедший человек.

Осуждать за это Прохора Михайловича было нельзя. Как можно осуждать человека, замученного долгими лишениями, измордованного жизнью и пережившего голодные и холодные годы военной поры? Однако и читать эту галиматью Владу становилось все труднее. А когда она закончилась, начались пространные описания жизни города после 43 года, пронзительный рассказ о болезни автора, спровоцированной голодом, о том, что он выжил не иначе как чудом — это чудо Вакулин опять же приписывал Августе, из которой он постепенно создал себе настоящего Ангела-хранителя. И конечно, ни о какой могиле Августы речи здесь не было и быть не могло.

Влад терял терпение. Неужели опять ничего? И вдруг он остановился в недоумении — через несколько страниц записки неожиданно заканчивались!