Золотая цепь

22
18
20
22
24
26
28
30

Мэтью развернул бархатный узел, и они увидели полдюжины драгоценных клинков, изделий искусных оружейников фэйри.

Мэтью присвистнул.

– Вот это подарок. – И он посмотрел на Корделию с восхищением. Его волосы цвета бронзы поблескивали в свете желтых уличных фонарей. – Никогда бы не догадался, что Арабелла – отравительница.

– Я вам обоим, по-моему, уже говорила, – улыбнулась Анна, махнув в сторону экипажа. – Я не ухаживаю за скучными девицами.

Недавнее прошлое. Париж, 1902 год

– Ты должен посетить Париж, – посоветовал Мэтью Томасу за день до того, как тот уехал в Мадрид. Будущий путешественник, Джеймс и Мэтью, вытянув ноги, развалились в своих креслах в таверне «Дьявол» и ждали Кристофера. – Если ты, наконец, все-таки собрался вырваться с нашего унылого острова и осмотреть центры мировой культуры, твоя первая остановка – это Париж.

– Это мне не по дороге, – возразил Томас. – К тому же, в Мадриде меня ждет много интересного.

– Чепуха, – бросил Мэтью. – Второго такого города, как Париж, на свете не существует. Ты должен остановиться в моей любимой гостинице, отеле «Эльзас». Это на Левом берегу. Все называют ее просто «L’Hôtel».

– А разве это не означает по-французски «отель»? – спросил Джеймс, не поднимая глаз от книги.

– Его так называют потому, что в этом отеле останавливался каждый, кто представляет собой хоть что-то.

– Я не «что-то», – возмутился Томас.

– Там жил Оскар Уайльд, – объяснил Джеймс. – Когда Мэтью говорит «представлять собой что-то», он обычно имеет в виду именно Уайльда.

– Не только Оскара Уайльда, – возразил Мэтью. – Но и его тоже, конечно. Он там умер.

– Надеюсь, Томас, ты более приятно проведешь время в этой гостинице.

Томас, несмотря на уговоры, решил ограничиться Испанией, но не забыл слов Мэтью; и когда глава Мадридского Института предложил ему взять двухнедельный отпуск и посмотреть мир, Томас вспомнил обещание друга. По уверениям Мэтью, после посещения Города Огней Томас и его взгляд на мир должны были измениться навсегда.

В гостинице «L’Hôtel» оказалось вполне сносно и по-домашнему уютно, хотя и несколько грязновато. Отель располагался в Шестом округе; здесь царила дружелюбная атмосфера, но все вокруг было какое-то потрепанное, неряшливое, облезлое, давно не чищенное. Квартал населяли простые люди, студенты Сорбонны, и Томас без труда сливался с толпой, когда по вечерам прогуливался по близлежащим улицам, размышляя о том, где бы поужинать. Он решил не являться в Парижский Институт, лишь изредка встречал на улицах обитателей Нижнего Мира и твердо решил наслаждаться свободой и одиночеством.

К несчастью, Томас за свою жизнь привык к компании близких друзей, и даже в Мадриде, где всегда находилось с кем пообщаться, ему было веселее, чем здесь. Вскоре одиночество стало его тяготить. Он никого не знал в Париже, практически не говорил по-французски. За целый день он мог перекинуться несколькими словами лишь с официантом, работником музея или клерком отеля.

Одиночество действовало на него угнетающе, и еще ему было скучно. Он прилежно посещал Лувр, и у него имелось собственное мнение и мысли о произведениях искусства, но не с кем было поделиться этими мыслями. Он записывал мысли в блокнот и думал, что, вернувшись домой, вряд ли откроет его снова. Он считал дни до возвращения в Испанию и размышлял, как бы потактичнее сообщить Мэтью о том, что знаменитый город оказался для него недостаточно интересным спутником. А потом, совершенно неожиданно, он встретил знакомого.

Но не друга. Алистера Карстерса определенно нельзя было назвать другом. Но он, разумеется, был больше чем просто знакомым. Они вместе учились в Академии, где Карстерс вел себя, мягко говоря, мерзко. Он был одним из «злых мальчишек», тех, кто изобретал жестокие и опасные розыгрыши и издевался над обычными учениками. Из тех, кто сразу мог разглядеть в каждом его недостаток и сделать этот недостаток предметом насмешек. В случае Томаса, это был его рост. Он был невысоким, узкоплечим, тощим и выглядел младше своего возраста.

Конечно, за прошедшие годы все изменилось. Сейчас Томас был выше большинства людей. Он и заметил Алистера только потому, что мог видеть поверх голов разделявшей их толпы.