Всегда вспоминаю, как пацанёнком пропадал в аэроклубе, носился по селу с конструкцией из веток, воображая себя Икаром и обоими братьями Райт.
Шлычков давал указания. В тёмной безлунной ночи он был нашим поводырём.
Через час ИЛ достиг четырёхкилометровой отметки.
Я нагнулся за кислородной маской, и что-то вновь прикоснулось к моему затылку, щипнуло.
Я резко развернулся.
Что за ерунда?
Потрогал воротник, бронированную спинку.
— Мужики, угостите конфетой. Организм в сладком нуждается.
— А тебя, что ли, пайком обделили? — спросил Шлычков, заранее зная ответ.
— Да пропил я его, — объяснил Волгин.
— Эх, ты, — штурман пожаловал пулемётчику конфету, и обратился ко мне, всё ещё вертящемуся в кресле:
— Лейтенант, приближаемся к территории врага.
— Ни пуха, ребята.
Я аккуратно поднял бомбардировщик к облакам, на семь тысяч метров. Температура в салоне понизилась до минус сорока.
Ветер обрёл повадки и плотность стали. Поддувая в кабину из «фонаря», он обжигал голые участки кожи, и если бы не комбинезон и краги с раструбами до локтей, я бы превратился в Икара наоборот.
— Влетаем в облако, — сообщил Волгин, ломая обледеневшие бивни усов.
Ощущение скорости исчезло вовсе. Точно мы врезались в болото, и замерли в его утробе. Из воздухоплавателей мы переквалифицировались в экипаж подводной лодки, созерцающий за иллюминаторами тягучее движение чёрного ила.
Я сверился с приборами, чтобы понять, в каком положении машина. Со всех сторон нас обтекала тьма. Показатели утверждали, что мы по-прежнему летим вперёд.
Я налёг на штурвал.
Цинковое ведро, мой туалет, с грохотом покатилось по полу. Благо, моча в нём зацементировалась холодом.