Темная волна. Лучшее

22
18
20
22
24
26
28
30

Справа вспыхнула молния.

Восемь тысяч по высотомеру. Мы вползли в грозу.

То тут, то там мрак озаряли хищные зигзаги и руны.

Волгин отпрянул и выругался, когда с дула его пулемёта сорвался пучок статического электричества.

Светлячки размером с ангелов, которых я видел на иконах в детстве, обсели самолёт.

— Господи, как красиво, — проговорил Шлычков, указывая на подсвеченное крыло.

Увлечённый небесным представлением, он не забыл отключить лишнее радиооборудование.

Мы плыли по узкому каналу, а на набережных безумствовал карнавал.

Винты вращались, зачерпывая свет, словно кружащиеся против часовой стрелки огненные обручи. Фюзеляж брызгал искрами всех цветов радуги.

«Не раздавило бы», — подумал я и отпустил штурвал.

И увидел собственное отражение в стекле: напряжённое и очарованное лицо. И ещё кого-то позади, склонившегося близко-близко к моему плечу.

Я вздрогнул, привязные ремни сковали грудную клетку.

Но единственное, что я нашёл за креслом — ведро, каким-то образом снова вставшее стоймя.

— Вижу просвет! — объявил Волгин.

Хмурясь и, попеременно, озираясь, я вывел ИЛ из грозового фронта. Шлычков изучающе смотрел на меня.

— Ничего мне не хочешь сказать? — поинтересовался я.

Он притворился, что не услышал.

Следующие полтора часа мы летели в относительной безопасности, под брюхами китовых облаков. Изредка темноту внизу раскрашивали всполохи артиллеристских залпов.

Волгин щёлкал тангентой переговорного устройства и бормотал в оттаявшие усы.

Шлычков, привалившись к спинке кресла, пил кофе из термоса. Я смастерил себе и товарищам по самокрутке, и собирался закурить, когда взор мой упал на окошко сбоку.