— При себе, матушка, — угодливо улыбаясь, поклонился действительный тайный советник Елагин. — Пожалуйста, — и протянул свёрнутый бумажный свиток.
— Бригадир Егоров, по случаю рождения сына, будущего защитника империи, жалую тебя домишком в Дьяконовском переулке. Окрепнет жена с новорождённым в родовой усадьбе, потом перевезёшь её со всем семейством сюда. Негоже мужу всё время вдали от супружницы быть, — не дожидаясь ответа от ошарашенного командира егерей, Екатерина пошла дальше.
— Благодарю покорно, матушка императрица! — рявкнул Лёшка ей вслед.
Та подняла руку с зажатой в ней перчаткой и, не оборачиваясь, помахала ей.
— Алексей Петрович, завтра прямо с утреца к вам мой человек прикатит, вы уж с ним будьте любезны, съездите на место, осмотритесь там сами? — попросил Лёшку Елагин и поспешил вслед за свитой.
Наутро только успели позавтракать роты, как ко входу в казарму, где находился штаб лейб-гвардии егерского полка, подкатила карета, запряжённая в четвёрку лошадей. Придворный чин дожидался Егорова перед ней и, увидев бригадира, любезно распахнул дверцу кареты.
— Камер-фурьер Маклацкий Иван Степанович, — представился он Егорову. — Велено вам дом ваш показать, Алексей Петрович. И если у вас не будет никаких на то возражений, то и расписочку взять, что вы его под себя принимаете.
— Да какие уж могут быть возражения, Иван Степанович, — улыбнулся Алексей. — Это ведь подарок от само́й…
— Ну да, ну да, — помотал тот головой, — воистину милостива и добра государыня императрица к своим верноподданным. Домишко-то очень неплохой, с крепким амбаром и с конюшней позади. Два года назад от купца Иванишина он в казну был отписан. Проворовался, подлец, на адмиралтейских заказах, в Сибирь сослали. Вот дом и стоял пару лет, нового хозяина дожидался.
— А далеко ли ехать? — поинтересовался Алексей.
— Да что вы! — махнул рукой Маклацкий. — Только в карету сели — и уже, почитай, приехали. Тут он, совсем рядом, в Дьконовском переулке, у улицы Пятой роты лейб-гвардии Семёновского полка[11].
Ехали действительно недолго. Можно было бы от Семёновского плаца и пешком прогуляться, но статус, тут уж ничего не поделаешь.
«Домишко» оказался приличным двухэтажным домом. Первый этаж у него был кирпичный, а вот второй собран из брёвен.
— Карельская лиственница, — кивнул на брёвна второго этажа камер-фурьер. — Дереву этому, Алексей Петрович, сноса нет, три сотни лет простоит и потом ещё столько же. С каждым годом только лишь крепчать будет. Гвоздь забил, пока дерево сырое, три года прошло — и ничем его уже не вытащишь, только лишь ломать. Герасим! — постучал он кулаком в крепкую, обитую медными листами дверь. — Герасим! Чтоб тебе! Дрыхнешь, бездельник?! Служака от старого хозяина тут живёт, присматривает за домом, — пояснил он Алексею. — Совсем без присмотра ведь никак нельзя оставлять. Для казны это копейки, а ну как он сгорит вдруг, вот тогда уже большой убыток будет.
Изнутри загремел засов, и в дверную щель выглянуло морщинистое, заросшее седой бородой лицо.
— О господи! Проходите, проходите, барин! А я-то ведь старый дурень и не слышу! — запричитал старик, низко кланяясь.
— Вот, Герасим, хозяин твой новый, — кивнул на Алексея Маклацкий, — Егоров Алексей Петрович, бригадир её императорского величества Лейб-гвардейского полка. Пожелает, так прогонит тебя прочь, но то не моё уже дело. Принимаете дом, Алексей Петрович? — посмотрел он на Егорова и, увидев его утвердительный кивок, полез за пазуху. — Вот вам расписка, — достал он свёрнутую бумагу, — будьте любезны, как только рядом с письменными приборами будете, поставьте, пожалуйста, свою роспись в ней о принятии, а я через пару дней за ней к вам сам в полк заеду. Вас подождать и обратно отвезти или вы дальше дом смотреть будете?
— Нет-нет, благодарю вас, сударь, я тут останусь, — покачал головой Алексей. — Езжайте, Иван Степанович, я пока дом обойду. А расписка уже сегодня вас будет ждать. Заберёте, когда вам самому будет удобно.
Господа раскланялись, и камер-фурьер покатил по своим делам.
— Темно тут, барин, я мигом, я сейчас, — Герасим метнулся куда-то и прибежал с толстой сальной свечой. — Осторожнее только, тут вот ступенька, — суетился он перед Алексеем.