— Ничего, насмотришься ещё, — хмыкнул Горшков. — Какие, паря, твои годы. Мы-то уж не раз Ляксандра Васильевича в походе вот так, как ты сейчас, видели. Суворов, он один такой! Садитесь, братцы, налетай, пока не остыло!
Суворов же, обойдя лагерь, повелел собраться у себя всем старшим офицерам и огласил им дальнейший план действий.
— Пока корпус Сераковского не истреблён нами, он перекрывает самый прямой путь к Варшаве и угрожает своим выходом к Минску. Неприятель вовсе даже не разбит, он остался при всей своей сильной артиллерии и при хорошей коннице. Оставлять его в покое, господа, я не намерен. Даже если он и отойдёт отсюда к Варшаве, то усилит тамошний гарнизон, сделав штурм оной ещё более затруднительным. Я предполагаю после дня отдыха продолжить преследование поляков и наголову разгромить их. Для лучшего понимания, как нам атаковать, думаю выслать разведывательные дозоры. Бригадир Исаев и вы, бригадир Егоров, отряжайте по две сотни своих конных, пусть они пройдут вперёд и хорошо оглядятся. Остальные войска ночуют и поутру совершают марш в сторону Бреста.
Пройдя двадцать вёрст, седьмого сентября дивизия Суворова остановилась у деревни Булько́во на короткий отдых, после чего продолжила своё движение до деревни Трещи́ны. В это время казаки разведали броды через реки Муховец и Буг.
Полусотня конных егерей под предводительством подпоручика Лучинского на одном из малых просёлков натолкнулась на едущую в восточную сторону телегу с пожилым евреем. Тот назвался Самуилом и сказал, что послан от своих единоверцев, проживающих в Бресте, до самого старшего русского начальника. И что у него есть что ему сказать важное. Уже через пару часов этот посланник рассказывал, как сильно их притесняют польские власти, и то, что местная община с нетерпением ожидает скорого прибытия русских войск в город. Опасаясь за свою судьбу и заботясь о своей участи во время военных действий, он же предлагает русским властям свои услуги.
— Мы очень опасаемся, ясновельможный пан генерал, — кланяясь и вздыхая, рассказывал посланник с глубокой печалью в голосе. — Ведь согласитесь, что может быть проще, чем лишить бедного еврея жизни или же средств к существованию. А у нас ведь, ясновельможный пан генерал, тут в городе семьи, дети, дома и ремёсла. Мы можем предложить высокоуважаемому пану генералу определённую сумму золотом за особое к нам отношение и заботу. Пусть он только сам назовёт свою цену, а уж мы, тем более если она будет разумной, очень постараемся её изыскать.
— Мне жалованье государыня императрица платит, — усмехнулся, выслушав еврея, Суворов. — А вот от вашей помощи я всё-таки не откажусь, и если всё сложится удачно, она непременно зачтётся всем вам, Самуил. Обещаю, что при изгнании неприятеля все еврейские семьи и всё их имущество окажется под охраной русских властей. Итак, меня интересуют сведенья о польских войсках, стоящих в Бресте. Какова их численность, состояние и вооружение. Где сейчас выставлены пушки и где стоят пехота и кавалерия поляков. Нужны сведенья обо всех особенностях окружающей Брест местности. Ширина и глубина речек Мухавец и Буга. Где на них есть мосты и броды. Какие места подле города заболочены и где в лесах есть дороги в обход предместий. Если ты, Самуил, сможешь на все вопросы разумно ответить, — понизил голос генерал, — и если выступишь проводником, то получишь лично от меня вознаграждение, — и достал из кармана два золотых империала.
— Можно ли ему доверять? — спросил по-французски Александра Васильевича Буксгевден. — Вдруг он специально послан Сераковским, чтобы заманить нас в ловушку?
— Фёдор Фёдорович, полноте, неужели вы думаете, что евреи настолько глупы? — усмехнулся Суворов. — Они уже давно поняли, за кем истинная сила и кому нужно успеть угодить. Сутки, самое большое — двое, и вся местность в округе непременно будет нашей. Сомневаюсь, что нашлись бы те, кто захотел рисковать своими близкими, дабы угодить проигрывающей стороне. Тут просто самый обычный и прямой расчёт. Но об осторожности мы, конечно, тоже с вами не забудем. Не беспокойтесь.
В час ночи восьмого сентября войска были подняты с привала. Полк Егорова двигался за своими конными эскадронами по разведанной ими дороге. При лунном свете сначала переправились через речку Муховец. Воды в ней было по колено, но то один, то другой стрелок оступался на камнях и, чертыхаясь, мочил мундир.
— Тихо идём! — рявкнул Скобелев. — Не хватало ещё, чтобы польский дозор нас услышал. Оружие, патроны не мочить!
Позади колонны гвардейских егерей артиллерийские расчёты лифляндцев с натугой катили свои орудия. Противоположный берег был вязким, и пушкарям пришлось помогать. Далее двинулись к Бугу.
— Версты три ещё до неприятеля, господин бригадир, — ведя за собой жеребца, проговорил глухо Воронцов. — Там на речном броде широкий такой перекат, а глубина на нём самое большое по пояс низкорослому будет. Подле него сержант Аникеев с двумя десятками стоит, покажет, где лучше на берег выходить.
Начинало светать, и в сереющем свете вода реки казалась свинцовой.
— Быстрее, быстрее! — поторапливали егерей унтера. — Ружья и патронташи поверху держи!
Вдруг впереди, в стороне города, хлопнул один, и сразу за ним второй выстрел. Через несколько минут до войск долетел колокольный набат.
— Казаки на разъезд уланов натолкнулись! — подскакал с вестью подпоручик Лучинский. — Завязалась перестрелка, и в городе тревога поднялась.
— Шире ша-аг! — послышались команды в подходящих к реке колоннах пехоты.
Русские войска, преодолев на марше две речки, выстраивались в боевой порядок на берегу Буга. А со стороны Бреста в это время продолжал всё греметь колокольный набат. С рассветом стали видны плотные пехотные порядки поляков, выстраивающихся фронтом к русским. Неприятельская кавалерия занимала места на их флангах.
— Ваше высокородие, гонец к вам! — крикнул командир комендантского плутонга, и перед Алексеем предстал молоденький поручик.