Иван, изредка поглядывая в окно на шумевшие зеленью деревья и кустарники, водил кистью по листу бумаги. Тихо посапывала в маленькой самодельной деревянной кроватке Авдотья. Татьяна, сидя на табурете, напевая вполголоса песню, кормила грудью младшую Катерину, родившуюся менее месяца назад, 21 июня 1845 года.
Это была и печальная и в то же время радостная дата для Алексея. В тот день он не принял предложение Елизаветы. У Татьяны благополучно прошли роды, на свет появилось еще одно дитя. Радость рождения Катерины помогла ему быстро забыть о своих переживаниях, справиться с мыслью о разлуке с Лизой.
Поглядывая на семейство, он все больше ощущал, что не думает ни о чем, кроме как о них. Сосредоточивался и принимался писать. Проходило несколько минут, и Травин, снова поднимая голову от стола, видел детей, жену и думал только о них.
«Сколько лет прошло, как живу с Татьяной и кормлю ее обещаниями, — мучился Алексей. — Все смеялся, вспоминая отца, мечтавшего найти богатство, а сам не лучше. Нынче осенью старший сын Иван в гимназию пойдет. Парню девять лет уже. Надо бы форму купить, учебные пособия, книжки какие».
Он пытался отбросить тягостные мысли и сосредоточиться на прошении. На листе бумаги появились первые строчки письма, потом еще, еще:
«…Простите, что бедный художник, состоящий под покровительством Императорской Академии художеств, не найдя себе защиты в деле справедливости, осмеливается утруждать особу Вашу, храня в чувствах своих уверенность к беспримерным добродетелям и милостям Вашего Императорского Величества, оказываемым пребывающим под защитою Вашею. Просьба моя заключается в следующем. Имея в Санкт-Петербургском коммерческом суде дело по иску с меня купчихи Рабыниной на 2226 рублей 48 копеек за забранный будто бы из лавки ея москательный товар, я, хотя и доказал, что иск несправедлив и что с Рабыниной расчет произведен, остался виноватым и прошу защиты».
Апелляция в 4-й Департамент Правительствующего Сената была отклонена, как несоответствующая требованию, согласно которому принимаются к пересмотру дела на сумму 3000 рублей серебром и выше. Травин обращался в Императорскую Академию художеств. Из Академии направлялся запрос на имя обер-прокурора Правительствующего Синода и — снова отказ. Оставалась последняя надежда на императора Николая, в письме к которому Травин не преминул упомянуть о бедственном положении своей семьи.
— Опять жалобу пишешь? — прервав пение, спросила Татьяна.
— К государю Николаю Павловичу обращаюсь за помощью, — насупившись, строгим голосом заявил Алексей. — Все остальные оказались мелкими сошками. Ему одному под силу с несправедливостью справиться.
— Не боишься гнева его? — голос ее дрогнул.
Исхудавшее лицо Татьяны застыло в ожидании ответа. Он поднялся с табуретки, подошел к ней, погладил по голове и тихо, чтобы не разбудить дочку, сказал:
— Наш император строг с преступниками. Для простого народа он благодетель!
— Так и батюшка мой говорил, царствие ему небесное, — прошептала она, посмотрела на малышку и совсем тихо добавила. — Ты счастливый: государя видел!
— Погоди. Я тут кое-что придумал. Скоро дела на лад пойдут, — уверенно сказал он.
— Секрет? Какой, раз не можешь сказать мне? — спросила протяжно она, сдвигая брови.
— Да какой от тебя может быть секрет, Татьяна! — усмехнулся он, покосился на малышку и прошептал, — хочу предложить заключить контракт с Императорской Академией художеств на поставку для оной художественных предметов.
— Я думала, опять скульптуру сделал наподобие Икара, — разочарованно хмыкнула она.
— Сделаю! — шепнул он, наклоняясь к жене. — Но если круглая лежачая фигура Икара была удостоена серебряной медалью второго достоинства по классу скульптуры, то фигура Нарцисса непременно заслужит золотую медаль!
— Папа! — от окна донес тихий голос.
Травин обернулся. Иван держал в руках большой лист бумаги, с которого на Алексея смотрело садящееся за крыши домов солнце, едва проливающее свет на тихую Коломну.