— Странно, что нашел в этом домике учитель рисования? — пробормотал он себе под нос, уселся в кресло и принялся пристально рассматривать картину, написанную им в молодости.
Смутно из далекого прошлого выплыла фигурка семинариста Кости. Юноша приехал из Костромы, чтобы по просьбе родителей запечатлеть на бумагу рисунок дома, выставленного на продажу. Алексей сделал для него тогда два рисунка. Костя выбрал себе экземпляр, оставив этот автору.
«С нами был еще Платон Ободовский, — вспомнил Алексей. — Мы потом вместе с ним по очереди дежурили возле домика, ожидая приезда покупателей. Зачем? — В какое-то мгновение ему показалось, что уже не вспомнить юношеских забав, устремлений, тайн, которыми они окружали себя, придумывая разные игры, но тут, внимательно вглядевшись в рисунок, он словно услышал голос из прошлого: „Травины! Потомки Ивана Ивановича Салтыка-Травина! В домике ключ к разгадке семейного клада, о котором мечтал отец!“»
К Санкт-Петербургской 10-й гимназии Травин подходил, теряясь в догадках. Какое отношение мог иметь к боярскому роду Травиных какой-то преподаватель? Был бы он хоть в дальнем родстве к этой фамилии, по крайней мере, работал в университете либо в Академии, имел звания, ученые степени. Да и фамилия у него совсем неподходящая — Козлов.
«И чего это я сразу к родству привязался? — спросил он себя, подойдя к дому 3/5 по 1-й Роте Измайловского полка и отыскивая взглядом флигель домовладения, где располагалась гимназия. — Учитель рисования нашел в картине какой-то недостаток, поставил за это четверку и захотел побеседовать с отцом-художником. Всего-то».
Первый этаж встретил Травина тишиной. Пахло сыростью. Острый нюх Алексей уловил запах борща. Он поморщился, сделал несколько шагов к видневшейся впереди лестнице, но дальше пройти не удалось — дверь справа открылась, и человек с густыми бровями в стареньком черном форменном сюртуке преградил ему путь.
— К кому изволите и по какому поводу? — спросил он, протирая в руках очки.
— Учитель рисования Павел Егорович Козлов пригласил, — вежливо ответствовал сторожу Травин.
— Павел Егорович, говорите? — переспросил старичок, напялив очки на нос и рассматривая через них пришельца.
— Так и есть, Егорович, — кивнул Алексей.
— Тогда вам на второй этаж. Вторая комната с правой руки — учительская. Аккурат сейчас перемена. Там их и найдете, — слегка наклонив голову набок сказал сторож.
— Благодарствую, — поклонился Травин, шагнул к лестнице и чуть было не оказался сбит ватагой гимназистов.
— Папаня! — задорный голос сына заставил поднять его голову вверх.
Большой ком одежды мелькнул перед глазами. Что-то прошуршало, проскрипело. Травин отшатнулся и увидел перед собой улыбающегося сына.
— Павел Егорович ждет вас, — выдохнул он, не давая времени отцу высказать возмущение его поступком.
Сказал и быстро скрылся в толпе гимназистов. Травин покачал головой, но окликать сына не стал.
Учитель рисования Козлов сидел за последним столиком учительской, подперев руками худенький подбородок, и смотрел перед собой. Над его головой нависал низкий выпуклый потолок. Тусклый свет, падающий с окна, освещал лысую голову с торчавшими на ней несколькими волосинками.
Глядя на учителя, Травин совсем упал духом. «И куда бежал? Зачем бежал? Чтобы на его плешь посмотреть да послушать, как мой Ваня рисует?» — кривя лицо, размышлял Алексей.
Он бы, может, развернулся и вышел из этого неуютного помещения, но Козлов вдруг вздрогнул, поднял глаза и улыбнулся.
Форменный сюртук в отличие от помятого лица сидел на нем ладно. Золотые пуговицы с изображением пеликана, кормящего птенцов — символ олицетворения беззаветной отдачи знаний и сил ученикам, были начищены до блеска. Да и сам Козлов оказался высокого роста, крепкого телосложения.